— Это как же понять? — пожал плечами Алексей. — Сын, насколько я знаю, у тебя имеется, прижитый в связи с… Замнем для ясности! Но это же байстрюк… А потом — венчание! Ты, глядишь, на царство венчаешься…
— Эх, Алехан! — впервые за время встречи Григорий назвал брата так, как в детстве. — Если бы так… Только ведь фаворитов век недолог… Очередь, братик. От желающих отбоя нет, чтобы занять мое место. А повенчают меня, как видно, с кузиной нашей Катенькой Зиновьевой…
— Окстись, греховодник! — возмущенно пыхнул дымом Алексей. — Катеньке токмо десять годочков минуло, а ты уже губищи раскатал. Ох, Гриша, чую, придется нам всем в аду гореть безпросветном, а черти дровишки в костер будут радостно подбрасывать… Думаю, братик, на склоне лет в монастырь постричься, грехи наши тяжкие замаливать.
— А коли не успеешь? — блудливо прищурился Григорий.
— Чего не успею?
— Грехи замалить, — пояснил второй брат третьему.
— Тогда… Дети за наши души помолятся. А детей, Гриша, надо поболе иметь. И прижитых, между прочим, в законном браке. Как же бездетными-то?..
Эти слова почему-то разозлили Григория и он, брякнул, не подумав:
— Вот и надо было тебе детей делать, а не Божьего помазаника душить, его же собственным шарфом!
Алексей удивленно уставился на брата.
— Это ты мне?.. — тихо спросил он через минуту тяжелого молчания. — Мы же условились, никогда не поминать того, что было, а то глаз вон! Пойдем лучше выпьем, а то очень брюхо подводит, как жрать хочется…
Выпивали и закусывали, закусывали и снова выпивали братья почти целый час. Потом Григорий сказал:
— Прогуляться бы надо. Здесь, братик, дюже места заповедные: леса, озера…
— Кикиморы здесь заповедные и лешаки, — сострил Алексей. — А болотная вода такая ржавая, что ее и пить нельзя…
— Пойдем. Хочу погооврить с тобой на воздухе, а то у стен завсегда уши имеются…
По дороге в лес, темневший впереди, братья, за которыми в некотором отдалении ехали пятеро переодетых кавалергардов и один отставной гусарский поручик Петр Громов, так же переодетый в цивильный костюм, вспоминали великого князя Павла Петровича, носившего в свои четырнадцать лет бремя чина генерала-адмирала и бравшего уроки морского дела у директора Морского корпуса Голенищева-Кутузова (родного дяди князя Михаила Илларионовича Кутузова — А.З.)
Оказавшись в лесу, братья, оставив охрану, долго бродили по лесным тропинкам, ведя весьма серьезную беседу.
— Хочу тебя порадовать, Алехан, — сказал Григорий. — Екатерина Алексеевна утвердила наш с тобой план вояжа флотского супротив турок.
— Приятно слышать, — кивнул третий брат.
— Конечно, не обошлось без злопыхателей, вроде Панина, но государыня ему мозги хорошо вправила. Он после этого даже английского посла лорда Каскарта призвал оказать нашей будущей эскадре всяческое содействие… Ты же знаешь, что лорд Каскарт тайно влюблен в нашу государыню. Называет ее в своих секретных посланиях «совершенная Дидона». Или делает вид, что влюблен… Во всяком случае, лорд ответил Панину, что Британия переживает плохие времена. Волнение в Америке, голод в Ост-Индии… В общем, помощи реальной от британцев ждать не приходится, но и мешать нашему дерзкому предприятию они не станут. Дания к нашему делу настроена положительно. Вот только Франция будет вредить. Но тут наша разведка свое слово скажет. Чернышев и его люди подготовили фальшивую версию подлинного указа адмиралтейств-коллегии, подписанной собственноручно Екатериной Второй. В фальшивке говорится, что флот российский не способен к длительным морским вояжам и никуда далее Ревеля отлучаться не намерен. На самом же деле…
— Я понял, братик! На самом деле флот наш совершит этот беспримерный вояж и мы сможем пощипать перья у этих кичливых индюков из Блистательной Порты, — догадался Алексей.
— Вот именно! А потому и придется тебе срочно отъехать к берегам италийским, чтобы секретно подготовиться к заложению там базы для нашего флота.
— Я готов! — ответствовал Алексей, добавив: — Хорошо браниться, когда мир готов.
— Да, брань предстоит большая. С тобой же отправится наш Федор. Пора ему серьезным делом заняться, да и кашляет он… Вот ты и повезешь его под видом лечения на море. Как тебе такая идея? — спросил Григорий.
— Годится. Федору действительно пора кое-чему поучиться у нас — старших братьев, — ответил Алексей.
Начинал накрапывать мелкий нудный дождь.
— Ну и ладно. Больше об этом ни полслова. Вернемся в дом Кислова, отдохнем малость, а на рассвете разлетимся в разные стороны, — мягко улыбнулся Григорий. — Э, а дождь-то усиливается!.. Побежали наперегонки, как в детстве…
— …Он был самым юным из сорока семи жителей города Бары, пустившихся в дальний морской путь, чтобы спасти из рук неверных чудодейственные мощи святителя Николая Мирликийского. Звали того юношу Матфий…
— Как звали юношу? — не понял отрок Алексей. — Матвей? Так же, как сына кузнеца Михайлова?
— Его звали Мат-фий, — по слогам произнесла маменька Лукерья Ивановна.
— Какое непонятное имячко. Наверное, звали его все же Матвей, а потом кто-то напутал…
— Это произошло, когда корабли барян находились в двадцати днях пути от родной пристани. Матфий увидел первым, как небольшая птаха, спустившаяся с неба, бесстрашно уселась на руку рулевому, правившему одним из кораблей. Матфий узнал в ней ласточку. И эта кроха, будто зная, что здесь ей плохого не сделают, скакнула с руки онемевшего от удивления матроса-рулевого и прыгнула на то место, где покоилось святое тело. Она тихонько защебетала о чем-то неведомом людям и при этом то и дело касалась клювом сосуда, в котором скрыты были святые мощи. И Матфий понял, что пташка — малая Божья тварь — своими прикосновениями, лобзаниями и пением воздавала хвалу телу Божьего угодника. Она облетела каждый корабль, покружилась вокруг головы каждого из сорока семи человек и только после этого улетела… Видишь, сыночек, даже малая тварь Божья воздавала почести великому пастырю и чудотворцу, а так же тем, кто сподобился доставить мощи святого угодника в избранный им самим удел. Ведь перед тем, как жители города Бар отправились в Миры Ликийские, праведники видели святителя во сне. Он-то и приказал им перевести свои мощи в город Бар…
— Как это хорошо! — воскликнул юный Алеша, улыбаясь сквозь слезы. — Непонятно только, почему ты называешь птаху ласточкой. Это же было море! Значит, должна была прилететь какая-нибудь морская птица. Чайка, что ли. Ласточка же… Все равно! Как хорошо!
