– У твоей жены есть.
– Самый минимум, только для своей семьи. Пойми, не могу же я просить, чтобы она отняла воду у родных и отдала ее дезертиру.
Бывший грабитель с большой дороги, похоже, согласился со справедливым замечанием лейтенанта, попытался облизнуть растрескавшиеся губы, а затем сказал:
– Предлагаю вам соглашение: если вы раздобудете мне кувшин воды, я вам скажу, где берут воду островитяне.
– Я весь во внимании.
– Сначала вода.
– Сначала твоя история, и если я в нее поверю, то достану тебе кувшин воды, даю слово.
Парень обдумал ответ, понял, вероятно, что молчание ничего не даст, и наконец сказал, пожав плечами:
– Согласен! Хотя язык у меня стал суше, чем сердце капитана Кастаньоса, поэтому не знаю, дойду ли до конца. – Он перевел дыхание, прежде чем добавить: – На восточном берегу – там, где скалы обрываются в море почти отвесно, – существует каменистый пляж, на который ведет такая тропинке, что просто дух захватывает, а эти бестии островитяне снуют туда и обратно, будто это столбовая дорога. Как мне удалось узнать, источник называют «ико́та», что на их языке значит что-то вроде «выброс воды», хотя подобраться к чертовой струе можно только во время отлива.
– Я тебе не верю!
– Ваше право, но это правда, – ответил Ящерица, целуя ноготь мизинца. – Клянусь вам! Однажды я увидел издали десятка два женщин, которые спускались по скале с пустыми бурдюками, а возвращались с наполненными. Поэтому я сказал себе: если им нужна соленая вода, есть и более доступные места, где можно ее набрать. Я спрятался наверху и заметил, что в течение дня они только тем и занимались, что ловили рыбу или купались нагишом, но как только вода спала, отправились наполнять свои бурдюки под струей, которая била из отверстия в скале и до того момента не была видна.
– Это самая невероятная история, которую мне когда-либо приходилось слышать.
– Надо думать! Однако меня мучила жажда, поэтому как-то раз в полнолуние я решил спуститься, рискуя сломать себе шею, подождал, пока море отступит, и действительно – из отверстия в скале бил родник, который, вероятно, берет начало на одной из главных вершин острова, поскольку находится как раз у подножия. Я напился вдоволь. Однако вода была слишком соленой, поэтому на ней, как мне кажется, можно продержаться от силы неделю.
– И что же из этого следует?..
– Подозреваю, что ее смешивают с другой, хорошей, и таким образом удваивают количество. Они изворотливые, эти пройдохи островитяне. Находчивые, черти!
– Откуда же они берут хорошую воду?
– Вот этого я не знаю. Я несколько раз пытался за ними проследить, однако они все время меня обнаруживают и начинают швыряться камнями… – Он показал рану на левой ноге: на ней еще была видна корка запекшейся крови. – А какие они меткие, сукины дети! Не убережешься – того и гляди, проломят башку.
– Хорошо… – Антекерцу ничего не оставалось, как согласиться. – Твой рассказ не лезет ни в какие ворота, но на этом острове творятся такие чудеса, что меня уже ничего не удивляет. Будет тебе вода… – На этот раз он пристально поглядел на бедолагу и спросил: – И что ты теперь собираешься делать?
– Поступаю в ваше распоряжение.
– Тогда у меня не будет другого выхода, кроме как тебя повесить, а на моей совести и так слишком много смертей.
– Уверяю вас, что лучше уж болтаться на веревке, чем умереть от жажды.
– Возможно, ты и прав, только если не мне выпадет быть судьей или палачом, потому что, когда доходишь до такого состояния, при котором готов допустить, что даже такие сомнительные поступки, как дезертирство или предательство, можно оправдать, все остальное теряет смысл. – Он кивнул в сторону мужчин, женщин и детей, которые бродили по берегу и совсем не походили на восхищенных туземцев, которые однажды встретили их с распростертыми объятиями. – Взгляни-ка на них! – сказал он. – За считаные месяцы мы превратили их в тени тех, кем они были когда-то, разрушая уклад, который существует уже более тысячи лет.
Боже праведный! Как же это отвратительно – то, что я принимаю участие в подобном преступлении!
Он действительно испытывал негодование, поскольку в душе желал только одного: вернуться в те безмятежные и незабываемые дни, когда он был так счастлив рядом с самым нежным и чудесным созданием, какое только можно себе представить.
Если бы ему предложили выбирать, он отдал бы пятьдесят лет жизни во дворце в любой части света за двадцать лет жизни на острове, только бы видеть, как его дети бегают за крабами в этой уединенной бухте, купаться с ними в море и проводить ночи в простой пещере, чувствуя рядом пьянящий аромат и легкое дыхание Гарсы.
Лейтенанту Гонсало Баэсе довелось познать счастье, когда он был совсем молодым человеком, однако при этом его не миновала чаша страданий, ибо счастье прямо на глазах исчезало по вине некоторых людей, обладающих странной способностью обращать в прах все, чего ни коснутся, включая даже рай.
Как однажды кто-то сказал: «И небо не выдержит, как только там окажутся вместе тридцать человек».
Только небольшое сообщество, как у островитян, которое располагало лишь самым необходимым для выживания и в котором никто не стремился выделиться среди других, могло претендовать на настоящее счастье – просто потому, что в нем нечем было питаться честолюбию и алчности.
По мнению остального мира, островитяне были неимущими. Однако на самом деле у них было все, пока кое-кто не сообразил, что крохотный лишайник, растущий в недоступных местах на берегу и почти невидимый для человека, не обладающего способностью улавливать блеск золота даже там, где золота никогда и не было, сведет с ума некоторых безмозглых гордецов и те заплатят за обладание плащом необычного цвета, лишь бы только выделиться среди прочих смертных.
Просто невероятно, сколько всего могут напридумывать люди и до чего они доходят. Как же с этим бороться?
Антекерец рассудил, что, прежде чем выступить посредником, следует заручиться согласием Бенейгана и его советников. Поэтому в тот же день «длинные пересвисты» пересекли остров из конца в конец, уточняя день, место и время проведения очередной «Мирной конференции». Необходимо было найти такое решение, которое устроило бы и островитян, и испанцев. Бруно Сёднигусто и Амансио Арес были возмущены тем, что лейтенант отказывается взять их с собой, и, только когда он непривычно твердым тоном напомнил, что, хотя они и стали добрыми друзьями, он все еще остается старшим по званию и его «нет» следует считать приказом, они были вынуждены подчиниться. Уже то, что он созвал собрание за спиной своего непосредственного начальника, можно было расценить как заговор, и он совсем не желал, чтобы его подчиненные оказались причастными к делу, в котором решение принимал он один.
