Загнав лошадей, татары остановились только с рассветом, выйдя к небольшой речушке, которая служила, как бы границей астраханских земель, и только здесь лекари наконец-то осмотрели хана.
У Саип-Гирея оказалась сломанной ключица и правая нога в лодыжке. Во время бешеной ночной скачки, он несколько раз приходил в себя и снова терял сознание от невыносимой боли, и теперь лежал на расстеленной кошме, что-то бормоча в горячечном бреду. Два лекаря возились с ним, не отходя ни на шаг.
Темники и сотники собрались в круг, чтоб обсудить ситуацию, в которую попало войско, и принять решение, как быть дальше. Двух мнений не возникло – решено было идти в Крым. Никто и не заикнулся о том, чтобы вернуться и попытаться отбить у казаков обоз с добычей и брошенным в стане снаряжением и оружием. И главным аргументом стало сохранение здоровья и жизни хана.
Простояв сутки у безымянной речки, отдохнув и приведя в порядок сохраненное оружие и конское снаряжение, татары, потерявшие в последние дни половину войска, ушли в Крым.
Высланные вперед послы договорились с калмыками, и те беспрепятственно пропустили войско Саип-Гирея через Черные земли…
Заруба сидел с Тунгатаром в тени большого дуба, раскинувшего свою крону на несколько саженей. Оба молчали, переживая в душе события минувшей ночи и наступившего дня.
Они только что проводили в последний путь казаков и ногайцев, погибших за эти дни в стычках с татарами.
Их тела снесли к роднику, где обмыли ключевой водой, и обрядили в лучшие одежды. И только тело Сидора Байдужего, изрубленного татарами в куски, пришлось хоронить завернутым в дорогой ковер из ханского шатра.
Хоронили казаков в братской могиле, вырытой на вершине высокого холма. По казацкому обычаю над могилой насыпали высокий курган, а на вершине его поставили вытесанный из стволов крепкой акации православный крест, высотой в пять аршин. Отпел казачьи души отец непутевого казака Гниденко, который в мирной жизни был дьяконом в церкви города Чигирина, и вынужден был оставить церковную службу, чтобы найти и покарать сына - убийцу и изменника отцовской рукой.
А внизу, в балке, служившей не так давно местом стоянки ханского войска, плененные в ночном сражении татары, хоронили в огромной братской могиле своих соплеменников.
Казаки выстраивали в походный порядок обоз с награбленным татарами добром и грузили на телеги захваченное оружие и доспехи.
К атаманам неспешно подошел Ивашко Черкас и присел рядом.
- Раненных басурман более тысячи, а лекарей ихних – всего трое осталось, остальные сбежали. Что с ними делать будем? – спросил он.
- Ничего не будем, - ответил Заруба. – Оставим воды, пропитания на несколько дней, холстов на перевязки, и пусть лекари их лечат, как могут.
- Порубать их надо, - сверкнув глазами, промолвил Тунгатар. – Ихнева хана жалка не споймала. Ушла сабака!
- Да ладно тебе, - лениво повернув к нему голову, сказал Заруба. – Пусть выживают, кто сможет. Да мало кто из них выживет в местной жаре и при отсутствии лекарей и снадобий для лечения.
- А кто выживат будит, тот твоя злейшая враг будит. Его земля под нога гореть будит, казак побивать будит!
Заруба вдруг легко вскочил на ноги и потянулся всем телом, устремив руки к небу.
- Карыскыр, - губы Гната тронула легкая улыбка, - не будь ты таким кровожадным. Мы и так половину ханского войска извели, да весь обоз и полон у него отняли…
Тунгатар вдруг вскипел и тоже вскочил на ноги.
- Твоя сылна карошь воин, но твоя не жила под татарами и не знает, как ногайски юрты приходит татарская баскак! Она забирает каждый пятый малчик и каждый десятый девачка и уводит на Крым. Крепкий малчик идет в наяна с издетства, а красывий малчик и девачка идут гарем султана и хана, и она с ими делает издевалася сапсем! Моя хан Аюк не давала его баскака детей, хан Саипка травила на нас султана. Ми с турка билася. Минога воинов тиряла…
Заруба молча отвернулся, переживая слова боевого товарища. Он знал, конечно, о том, что татары относятся к своим соплеменникам -ногайцам немногим лучше, чем к остальным народам, населяющим Дикое поле. Но то, что он сейчас услышал от Тунгатара, уже порядком подзабылось в памяти поколений, хотя то же самое происходило не так давно и с его народом. Он и представить себе не мог, что татары до сих пор насильно забирают ногайских детей и угоняют их в рабство. Гнат хотел что-нибудь сказать товарищу сочувственное, но Тунгатар вдруг резко развернулся и пошел прочь.
Только его напряженная, враз сгорбившаяся спина свидетельствовала о его переживаниях, до этого никогда не выказываемых…
- Успокойся, - сказал Ивашко. – Он сильный человек. Не будет он рубать сейчас татар. Просто устал, злоба взыграла, ненависть застарелая к врагу… Пройдет все…
- У него – не пройдет, - ответил Гнат. – Он другой, он прошел через перерождение и обрел силу и дух волка. То, что у других вызывает страх и трепет, для него в порядке вещей. Для него страха смерти не существует. Он со смирением и стойкостью перенесет любые бедствия и любые жизненные испытания и лишения, какие пошлет ему судьба…Но что касается его народа… Он же понимает, что в одиночку изменить ничего не сможет, а таких, как он, больше нету. Вот его и накрывает. Это - чувство бессилия у очень сильного человека.
- А ты, говорят, тоже прошел обряд перерождения, - как-то очень несмело произнес Ивашко. – Можешь рассказать, как это – стать волком?
- Да, в общем-то, я тебе и рассказал, - помолчав, сказал Гнат. – Сказать в двух словах – это переживание возможной смерти, ну, как будто ты уже погиб в схватке со зверем, а потом – после победы над ним – возрождение. Но страха перед смертью у тебя больше нет, ты стал обладателем силы, не свойственной тебе ранее – силы зверя… Но беда в том, что наряду с этими качествами, ты чувствуешь в себе и право волка – отнять жизнь. И очень трудно, почти невозможно, остановиться в нужный момент и не воспользоваться этим правом.
Поэтому издавна ведется: после войны, когда войско подходило к границе Дикого поля – Дону-батюшке, атамана, прошедшего обряд, завязывали в мешок и бросали в Дон. Не смотря на то, как он себя проявил на войне, каким отцом был казакам, как оберегал их от потерь и ранений…
