Двоюродный брат Соклея говорил необычно подавленно.
«Ничто не может заставить тебя испугаться богов — кроме страха, что твои секреты раскроются или уже раскрыты», — подумал Соклей.
Менедем определенно боялся если не богов, то человека куда более могущественного, чем он сам.
— Правильно, — ответили Клейтелий и еще кто-то: вероятно, слуга Птолемея.
Соклей дотронулся до своего небольшого ножа. Что проку от этой штуки против одного из самых великих военачальников эллинского мира?
— Еще увидимся, — сказал Соклей Фестилис, пытаясь уверовать в свои слова.
Затем открыл дверь и шагнул во двор.
Человек, стоявший рядом с Клейтелием, смахивал на Эвксенида из Фазелиса: крепко сбитый, с хорошей выправкой, по-военному настороженный. Соклей подумал, что человек этот похож на воина, каковым он, без сомнения, и являлся.
— Радуйся, — сказал незнакомец. — Я — Алипет, сын Леона.
Соклей тоже назвался, а тут вышел и Менедем. Алипет снова представился и жестом указал на дверь дома Клейтелия.
— Пойдемте со мной, почтеннейшие.
— Не мог бы ты сказать, зачем Птолемей хочет нас видеть? — спросил Соклей, когда они вышли на улицу.
— Точно не знаю, хотя и догадываюсь, — ответил Алипет. — Но я могу ошибаться, и, в любом случае, человеку, занимающему мой пост, лучше помалкивать.
Тут Соклею пришла в голову одна мысль.
— Мы только что заключили сделку с Пиксодаром, торговцем шелком. Он, вероятно, принесет этим утром ткань на «Афродиту», чтобы взамен забрать краску и благовония. Не мог бы ты послать кого-нибудь в его дом и попросить Пиксодара подождать до тех пор, пока мы не вернемся и не проследим лично за обменом?
— Я об этом позабочусь, — пообещал Алипет.
Судя по его тону, Птолемей не собирался сделать с родосцами ничего ужасного. Это слегка успокоило Соклея, но лишь слегка.
«Он ведь не собирается нас казнить, правда? А то, может, лучше попытаться сбежать».
Кос просыпался. Женщины с кувшинами уже собрались у фонтана и обсуждали последние новости. Крестьянин из пригорода топал на рыночную площадь с большой корзиной лука. Каменотес обрабатывал с помощью молота и долота надгробие. Маленький голый мальчик — его член болтался на бегу — гонялся за мышью до тех пор, пока зверек не юркнул в трещину в камне и не исчез из виду. Ребенок ударился в слезы.
Как любое другое здание в городе, дом, который занял Птолемей, демонстрировал миру только голую побеленную стену. Но в отличие от любого другого виденного Соклеем жилища этот охраняли два гоплита в полном вооружении — шлемы с гребнем, бронзовые корселеты, наголенники, щиты, копья, мечи у бедра. Воины стояли перед входом, вытянувшись во фронт.
— Радуйтесь, — сказал им Алипет. — Вот родосцы, которых хотел видеть Птолемей.
— Радуйтесь, — в один голос ответили часовые.
Потом один из них добавил что-то на непонятном языке, который, однако, очень напоминал по звучанию эллинский. И тогда Соклей сообразил, что перед ним македонцы. Не приходилось удивляться, что Птолемей использует в качестве телохранителей своих соотечественников. Для того, кто не привык к македонскому говору, он звучал как чужой язык, но Алипет понял воина без труда.
— Он говорит, чтобы вас немедленно провели в дом, — сказал он Соклею и Менедему.
* * *
Внутри дом оказался большим и просторным, с фонтаном и бронзовой статуей Артемиды, вооруженной луком, в саду. Алипет, пригнувшись, вошел в андрон. Соклей гадал — чей это дом и куда переехал хозяин, освободив место для Птолемея.
«На этот вопрос мы едва ли узнаем ответ», — подумал он.
Снова появился Алипет.
— Птолемей завтракает. Хлеба, оливок и вина с лихвой хватит и на вас. Входите.
— Спасибо, — сказал Менедем.
Соклей кивнул. Вот теперь он понял, что такое чувство истинного облегчения. Птолемей, по всеобщим отзывам, не был из числа тех тиранов, что преломляют хлеб с человеком, а в следующий миг велят отдать этого человека палачу.
— Пойдемте, пойдемте. — Алипет настойчиво вел их к андрону.
Менедем напустил на себя отважный вид и вошел. Соклей последовал за ним, на сей раз вполне довольный тем, что двоюродный брат взял на себя инициативу.
Птолемей, макавший кусок хлеба в чашу с оливковым маслом, поднял глаза.
— А, вы, должно быть, родосцы, — сказал он на аттическом эллинском с легким акцентом, напомнившим Соклею выговор телохранителей перед домом (в андроне с невозмутимым видом стояли еще два стражника). — Радуйтесь, оба. Садитесь, поешьте.
— Радуйся, господин, — ответил Менедем.
— Радуйся, — добавил Соклей.
Сев и потянувшись за хлебом, он уголком глаза рассматривал правителя Египта. Птолемею было под шестьдесят, но он был силен и энергичен для своих лет. Волосы его поседели, но ничуть не поредели; довольно длинные локоны прикрывали уши. Лицо его было притягательно-некрасивым, с крупным носом и выступающим подбородком, с большими мясистыми губами и темными настороженными глазами под кустистыми бровями.
С точки зрения Соклея он смахивал скорее на крестьянина, чем на генерала.
Раб налил родосцам вина.
— Оно не очень крепкое, боюсь, — извиняющимся тоном проговорил Птолемей. — Не люблю напиваться с утра пораньше.
Менедем имел репутацию гуляки и любил крепкое вино. Но когда Соклей пригубил вино, он понял, что Птолемей не разделяет вкусов его двоюродного брата: вино было разбавлено водой в соотношении один к трем или к четырем — и в самом деле слабая смесь. И все же то было хорошее вино, и Соклей так и сказал.
— Благодарю за любезность. — Улыбка Птолемея тоже была притягательно-уродлива, потому что демонстрировала два сломанных зуба.
«Он далеко не юноша, — подумал Соклей. — Этот человек с боями прошел через Персию и добрался до Индии вместе с Александром Великим».
Множество шрамов, старых, белых, неровных, пересекали руки Птолемея.
Хлеб оказался таким же хорошим, как и вино: из белой муки, мягкий и отлично выпеченный. И масло имело острый привкус, говоривший о том, что его выжали из первых оливок, собранных осенью. Все это не удивило Соклея. Если повелитель Египта не может позволить себе самое лучшее, то кто же тогда может?
Птолемей позволил Соклею и Менедему поесть, а потом, отхлебнув вина из своей чаши и поставив ее на стол, сказал:
— Вы, ребята, небось гадаете, почему я послал за вами этим утром.
Соклей кивнул, а его двоюродный брат ответил:
— Да, господин.
— Тогда мне лучше рассказать вам об этом, верно? — засмеялся Птолемей. — У вас был слегка позеленевший вид, когда вы сюда вошли, но не беспокойтесь. У вас не будет никаких неприятностей, по крайней мере связанных со мной. Прошлой ночью я поговорил с офицером с «Ники», и он сказал, что вы показывали ему шкуру тигра. Это верно?