– Я рад, – говорил принц, глядя на то, как быстро исчезали со стола пригласительные карточки, – я рад, что успел перехватить для вас эти приглашения. Запомните одно: всюду, где пройду я, пройдете и вы. Вы – мой черный легион, роковая гвардия, моя слава, и мой позор. Ваша задача – идти за мной по пятам; моя – видеть в толпе ваши лица.
Навай: – Мы готовы!
Жирон: – Все, как один!
Круглый, как мяч, Ориоль, по – кавалерийски щелкнул каблуками, воскликнул:
– Хоть в пекло!
Внезапно рьяные изъявления преданности стихли. Что-то, как порыв свежего ветра, заставило всех на мгновение замолчать. Юный Шаверни, раскрыв рот и уставившись на дверь, ведущую из кабинета Гонзаго в спальню, замер на месте. В кабинете появилась очаровательная девушка. Она видимо не ожидала здесь застать столько людей. На ее юном нежном личике играла озорная усмешка. Шагнув через порог, она уже приоткрыла рот, чтобы заговорить с принцем, но, обнаружив в комнате посторонних, смутилась, опустила вуаль и застыла, как изящное изваяние. Шаверни не мог оторвать от нее глаз. Остальные, хоть и с усилием, но не проявили к неожиданной гостье интереса. Гонзаго приблизился к пришедшей, взял ее руку и поднес к губам, напоминая скорее галантного наставника, нежели влюбленного поклонника. Девушка молчала.
– Прекрасная затворница! – прошептал Шаверни.
– Испанка! – в свою очередь проявил осведомленность Навай.
– Так вот почему мсьё принц держит теперь на замке дверь своего особнячка за церковью Сен – Маглуар! – заключил Носе.
И они, как специалисты, (кем действительно и являлись), принялись со знанием дела оценивать ее гибкий благородный стан, стройные щиколотки над изящными, как у лесной феи, ножками, роскошную копну густых шелковистых блестящих иссиня черных волос.
На незнакомке было не крикливое, но добротное платье. Оно прекрасно на ней сидело, не стесняло движений, – словом, все говорило о том, что пришедшая, не смотря на молодость, настоящая советую дама.
– Господа, – сказал принц, – я намеревался сегодня вам представить это юное и дорогое для меня дитя. Именно так, – она мне дороже титула. Но я не предполагал, что она здесь появится так рано. В данный монет, не могу вас с ней познакомить. Не пришло время. Попрошу пока не расходиться. Скоро вы нам понадобитесь.
Взяв красавицу под руку, он увел ее к себе в спальню, и затворил за собой дверь. Едва Гонзаго покинул кабинет, компания заметно преобразилась. Те, кто стоял, опустились в кресла. Горевшие огнем преданности глаза, будто потускнели. Напряженные лица расслабились, многие расплылись в улыбке. Позы приобрели вальяжность, – словом они теперь напоминали школьный класс, который ненадолго покинул строгий учитель. Один лишь Шаверни сохранил торжественную серьезность, – от его устремленного на закрытую дверь спальни взгляда казалось, вот – вот начнется пожар.
– Попутного ветра! – обрадовался Жирон.
– Наконец-то можно немного передохнуть! – с облегчением вздохнул, вытирая пот и обмахиваясь платком Монтобер.
– Господа! – оживился Носе. – Некогда точно так же удалился от своего ближайшего окружения Великий Людовик XIV с мадам де Монтеспан. Да, да, на глазах у всего двора…, Шуази, я это, между прочим, вычитал в мемуарах твоего достопочтенного дядюшки. Так вот, там были: мэр Парижа, государственный канцлер, принцы крови, три кардинала и две аббатисы, не говоря уже о личном духовнике короля отце Летелье. Король и госпожа маркиза должны были публично сказать друг другу «прощай» и возвратиться в лоно добродетели. Мадам де Монтеспам и Великий Людовик, – оба плакали, а затем исполнили перед достославным собранием общий прощальный реверанс.
– Как она красива! – мечтательно бормотал Шаверни.
– Мать честная! Эврика! – вдруг воскликнул Ориоль. – Знаете, что мне взбрело на ум? Может быть предстоящий семейный совет нужен принцу для развода с Авророй де Келюс?
В кабинете зашумели. Многим предположение Ориоля показалось резонным, так как присутствовавшим была известна отчужденность между Гонзаго и супругой.
– Он хитер и изворотлив, как дьявол, – сказал Таранн. Способен развестись с женой и при этом оставить за собой ее приданое.
– И за это нам предстоит проголосовать, – предположил Жирон.
– А ты что скажешь, Шаверни? – спросил толстый Ориоль.
– Скажу, что вы были бы негодяями, если бы не ваша дремучая глупость.
– Эй, кузенек! – вспылил Носе. – Ты уже в том возрасте, когда за слова принято отвечать! Я могу…
– Ну, ну! – поспешил уладить скандал благодушно настроенный Ориоль. – Не стоит дергаться из-за пустяков.
Шаверни не замечал Носе.
– Как она хороша! – повторил он.
– Да наш Шаверни влюблен! – послышались голоса.
– Только поэтому я ему прощаю, – предупредил Носе.
– И все – таки, – поинтересовался Жирон, – кому-нибудь что-нибудь известно об этой девушке?
– Ничего, кроме того, что господин де Гонзаго тщательно ее скрывает, и, что Пейролю поручено удовлетворять все капризы этой милой особы.
– А Пейроль не проговаривается?
– Пейроль никогда не проговаривается.
– За это его и держат на службе.
– Она в Париже не больше двух недель, – размышлял Носе, – ведь в прошлом месяце полновластной хозяйкой особнячка нашего дорогого принца была Нивель.
– Верно. И с того времени мы ни разу не ужинали в том доме.
– Домик охраняется, – сообщил Монтобер. – В саду постоянно несут караульную службу, сменяя друг друга, Фаёнца и Сальдань.
– Сплошные загадки и тайны!
– Наберемся терпения. Сегодня должно все проясниться. Эй, Шаверни!
Маркиз вздрогнул, будто очнулся.
– Шаверни, о чем задумался?
– Что молчишь, как в рот воды набрал?
– Говори, говори, маркиз, – без твоих замечаний скучно. Валяй, режь, правду – матку. Не церемонься! Чай, голова от этого ни у кого не свалится.
– Вы, господа, по несколько раз в день готовы терять голову из-за хрустящих банкнот. Я же ради этой девушки готов потерять голову всего один раз. Раз и навсегда.
Оставив в своей конторе за обильной трапезой Кокардаса Младшего и Амабля Паспуаля, мсьё де Пейроль покинул территорию дворца через садовые ворота. Последовав по улице Сен Дени, он обогнул церковь Сен-Маглуар и, оказавшись за ней, остановился перед калиткой другого сада с оградой, почти затерявшейся под нависшими тяжелыми ветвями вязов. У Пейроля имелся ключ к этой калитке. Он вошел. В саду не было ни души. В конце тенистой аллеи, над которой сплошным сводом распростерлись кроны вязов, что придавало месту атмосферу тревожной таинственности, виднелся новый особнячок в греческом стиле. Его нарядный фасад украшал портик с рифлеными колоннами, перед каждой из которых застыла мраморная статуэтка какого-нибудь античного божества. Словом не домик, а загляденье, – последняя работа архитектора Оппенора. Мсьё де Пейроль направился вдоль аллеи, и пройдя ее до конца, вошел в здание. В вестибюле находились несколько облаченных в ливреи лакеев. При виде управляющего они вскочили и вытянулись.
