— О, мое письмо! — воскликнула Катерина с негодованием, сжимая свои руки. — Они отнимут у него мое письмо!
— Проклятие! — воскликнул Круазет. — Она права! Это посланный от мсье де Паван. Мы должны разогнать их, этого нельзя допустить, Ан!
— Они дорого заплатят за это, клянусь Пресвятой Девой! — воскликнул я. — Да еще в мирное время… Негодяи! Жиль! Франциск! — кричал я. — Сюда, ко мне!
Я кинулся искать мое ружье, между тем, как Круазет вскочил на выступ террасы и, приложив руки ко рту, кричал во всю мочь:
— Прочь! Он везет письмо от виконта!
Но эта попытка ни к чему не привела, а я не находил ружья.
С минуту мы были совсем бесполезны, и, прежде, чем я наконец вынес свое ружье из дома, всадник с преследующей его толпой повернули за угол и скрылись от взора за крышами домов. Но, сделав следующий поворот, они должны были уже приблизиться к воротам замка, и я поспешил вниз к подъездной дороге.
Я остановился на минуту, приказав Жилю собрать наших слуг, а Круазет в это время успел уже выйти на узенькую улочку. Я последовал за ним, но меня чуть не сшибла с ног испуганная лошадь со всадником, лицо которого было покрыто кровью и залеплено комьями грязи. Он ничего не мог видеть, и я отскочил в сторону, чтобы пропустить его. Тут я заметил, что Круазет — бравый мальчуган! — схватил за шиворот переднего из бродяг и колотит его эфесом своей шпаги. Между тем, как остальные остановились, несколько опешившие, но глаза их метали грозные взгляды. «Опасный народ, — подумал я, — и большей частью не горожане».
— Долой гугенотов! — закричал один из них, показавшийся мне смелей других.
— Прочь вы, канальи! — крикнул я в ответ, окидывая гневным взором это разбойничье сборище.
— Как вы смеете нарушать королевский мир, презренные твари! Убирайтесь по своим конурам!
Едва были произнесены эти слова, как я увидел, что человек, на которого напал Круазет, выхватил кинжал. Я закричал, чтобы предупредить его, но было поздно. Лезвие опустилось, но, благодарение Богу, острие его ударилось о пряжку на кушаке мальчика и скользнуло в сторону, не причинив вреда. Я увидел и как сталь опять заблестела в воздухе… Злоба была написана в глазах этого человека, но не успел он вновь опустить оружие, как был пронзен насквозь острием моей шпаги. Он повалился, как сноп, увлекая за собой Круазета, за которого схватился коченеющими пальцами.
Я до тех пор никогда не убивал человека и не видел смерти, и мне, наверное, сделалось бы дурно, успей я тогда подумать о том, что сделал. Но думать было некогда. На нас напирала толпа с рассвирепевшими лицами. Опустив глаза, я увидел, что противник мой был мертв. Наступив ногою на труп, я закричал безумным голосом:
— Собаки! Сволочь! Прочь по своим норам! Разве вы смеете поднимать руку на Кайлю! Прочь, а не то по возвращении виконта дюжина из вас будет висеть на рыночной площади!
Должно быть у меня был свирепый вид. Страха я не чувствовал, а только незнакомое мне возбуждение овладевало моим существом. Они подались назад. Неохотно, заминаясь, но толпа стала расходиться. Последними были люди из шайки Безера, к числу которых принадлежал, как я догадался, и убитый мной человек. Я продолжал стоять неподвижно, устремив на них грозный взор, пока улица не опустела, и последний человек не скрылся за углом. Тогда я повернулся и увидел Жиля с полудюжиною наших слуг, с бледными лицами стоявших позади меня. Круазет схватил мою руку с рыданиями.
— О, сеньор! — воскликнул Жиль прерывающимся голосом. Но я взглянул строго на него и оттолкнул Круазета.
— Подымите эту падаль, — сказал я, прикасаясь к трупу ногой, — и повесьте его на этом дереве. Потом ворота на запор! И поворачивайтесь скорее!
Впоследствии Круазет рассказывал мне целую историю о том, что делалось со мною в ту ночь, но сам я ничего не помню. Мне все это показалось страшным сном. Круазет уверял, что ночью я поднялся со своего места (как старший я спал один, а он с Мари вместе помещались на другом тюфяке в той же комнате), пришел к нему и, разбудив его, со слезами и дрожью во всем теле умолял не оставлять меня одного. Так я и проспал подле них до утра. Но, как я уже сказал, я ничего не помню из этого: мне показалось, что я видел какой-то страшный сон, и только по пробуждении я обнаружил себя на одном тюфяке с Круазет и Мари. Так что я не могу утверждать, случилось ли на самом деле все то, что он рассказывал.
Во всяком случае, если меня и мучила совесть, то это продолжалось недолго. Напротив, мне льстило то новое уважение, с которым теперь Жиль и другие слуги относились ко мне. Я не знаю, что думала Катерина о случившемся. Она получила свое письмо и, по-видимому, успокоилась: мы ее почти не видели. Мадам Клод была занята приготовлением травяных отваров и лечением раненого посланца. Поэтому было совершенно естественно, что первенство в замке выпало на мою долю.
Не было сомнений (по крайней мере, мы были уверены в этом), что нападение на посланного с письмом было совершено по наущению самого Видама. Еще более удивительным казалось, что он просто не зарезал его, чтобы захватить письмо. Но, обращаясь назад к этому времени, мне кажется, что тогдашним людям нравилось вносить известную игривость в самые возмутительные зверства. Это было время религиозных войн, когда возбуждаются самые ужасные страсти. Казалось ничтожным лишь убить своего врага: с его головой играли, как с мячом (я ничего не прибавляю), а сердце его бросали собакам.
Без сомнения, Видаму с его зверским юмором пришла фантазия, чтобы принесший первое любовное письмо Павана явился к его невесте весь окровавленный и залепленный грязью. Свалка у наших ворот также входила в его план, как оскорбление нашему дому. Вряд ли на гнев Безера могли подействовать успокоительно развязка всей этой истории и заслуженное наказание, которому подвергся моей рукой один из его людей. Поэтому мы тщательно осмотрели все запоры, укрепления и окна, хотя замок был неприступен, так как стоял на скале, спускавшейся крутым обрывом на глубину двадцати футов от его фундамента. Ворота, как говорил нам Паван, можно было взорвать порохом, но мы сделали все приготовления, чтобы вовремя закрыть железную решетку, преграждавшую на середине подъездную дорогу. Если бы даже неприятелю и удалось ворваться через ворота, то он очутился бы в ловушке — узкой крутой дефилее, простреливаемой спереди и с боковых стен. У нас были две кулеврины7, которые виконт захватил двадцать лет тому назад в битве при Сент-Квентине в качестве трофея. Мы поставили одну из них в конце подъездной дороги, а другую на террасе, откуда мы могли навести ее на дом Безера, находившегося теперь в нашей власти. В действительности мы не ждали нападения. Но мы также не знали, что могло случиться, и должны были приготовиться ко всему.
