У нас не оставалось и десятка слуг, так как виконт взял около двадцати самых надежных людей с собой в Байону. На нас, таким образом, лежала громадная ответственность. Наша главная надежда заключалась в том, что Видам поспешит с отъездом в Париж и отложит Свое мщение, и потому время от времени мы бросали беспокойные взгляды на Волчье логово, ожидая увидеть какие-нибудь признаки скорого отъезда его хозяина. Я был страшно поражен, и все мои надежды разлетелись в прах, когда Жиль с испуганным лицом появился на террасе и объявил, что мсье де Видам у ворот и желает видеть мадемуазель.
— И думать нечего допускать его к ней, — добавил старый слуга, в раздумье почесывая голову.
— Без сомнения. Я сам выйду к нему, — отвечал я решительно. — Поставь Франциска с другим человеком у ворот, Жиль. А ты, Мари, будь поблизости. Круазет пусть останется со мной.
Все эти приготовления заняли одно мгновение, и я встретился с Видамом в начале описанной дефилеи.
— Мадемуазель де Кайлю, — сказал я с поклоном, — к сожалению, не совсем здорова сегодня, Видам.
— Значит она не примет меня? — сказал он, взглянув на меня весьма неласково.
— Нездоровье лишает ее этого удовольствия, — отвечал я через силу.
Поистине это был удивительный человек — при виде его вся моя храбрость уходила куда-то, должно быть в пятки.
— Значит она не желает принять меня. Хорошо, — повторил он, как будто и не слышал, что я сказал, и эти простые слова прозвучали точно смертный приговор. — Теперь, мсье Ан, я должен поговорить с вами. Какое удовлетворение намерены вы предложить мне за смерть моего слуги? Это был скромный, тихий человек, которого вы убили вчера. Бедняга только излишне увлекся своею преданностью истинной вере.
— Я убил его потому, что он поднял руку на мсье Сент-Круа де Кайлю у самых ворот дома виконта, — отвечал я решительным тоном, будучи заранее подготовленным к этому ответу. — Вам известно, мсье де Безер, — продолжал я, — что виконту предоставлено право на жизнь и смерть всех живущих в этой долине?
— За исключением моего дома, — прибавил он спокойным тоном.
— Совершенно верно, но пока ваши люди находятся в стенах вашего дома, — возразил я. — Ибо наказание последовало неожиданно, и человек не имел времени покаяться, то я готов…
— Что?
— Заплатить отцу Пьеру за десять поминовений по его душе.
Я был страшно поражен тем неожиданным впечатлением, которое произвели мои слова. Видам разразился громким смехом.
— Клянусь Пресвятой Девой, любезный друг, — воскликнул он, продолжая смеяться, — уж и потешили вы меня! Вот так шутник! Поминовения? Да ведь убитый был протестантом!
Последние слова поразили меня более всего. Казалось, этот человек с его кощунственным смехом совсем не походил на прочих людей. При выборе своих приспешников он не соображался с их верой. Он знал, что по его приказу гугенот будет готов убить своего единоверца, а католик — закричать: «Да здравствует Колиньи8!». Я был так ошеломлен его словами, что не находил ответа, и меня выручил находчивый Круазет, сказав:
— Как же объяснить, мсье де Видам, его преданность истинной вере?
— Истинная вера для моих слуг, — отвечал тот, — моя вера. Потом у него, по-видимому, блеснула новая мысль.
— А что важнее всего, — продолжал он медленно, — не пройдет и десяти дней, как в этом убедятся многие тысячи. Запомните мои слова, мальчуган! Это вам пригодится. А теперь вот что, — продолжал он своим обычным тоном, — я не прочь сделать приятное соседу. Я не желал доставлять вам беспокойство, мсье Ан, из-за моего канальи, но мои люди будут ждать какого-нибудь вознаграждения. Выдайте мне эту зловредную тварь, бывшую причиной всей свалки, чтобы я мог его повесить. Тогда мы будем квиты.
— Это невозможно, — отвечал я с напускным хладнокровием, ибо для меня было ясно, кого он подразумевал.
Разве я мог выдать посланца Павана! Никогда!
Он взглянул на меня, по-видимому, совершенно равнодушно, но с такой улыбкой, от которой я почувствовал себя весьма неловко.
— Не придавайте большого значения одному удачному удару, молодой сеньор, — сказал он шутливо, покачивая головой. — В ваши годы мне пришлось драться уже с дюжину раз. Однако, должен ли я понимать, что вы отказываете мне в удовлетворении?
— Предлагаемым вами способом — конечно, — отвечал я. — Но…
— Однако! — воскликнул он с грубой насмешкой, — дело прежде всего! Безер, конечно, получит свое удовлетворение и в свое время, будьте уверены в этом. И, конечно, не от такого неоперившегося цыпленка… Это к чему? — ткнул он ногой стоявшую на террасе кулеврину, незамеченную им раньше. — Вот что! Понимаю, — продолжал он, бросив на нас проницательный взгляд. — Вы ждали осады! Эх, вы, ротозеи! Вы и забыли, что из вашей кухни идет спуск над крышею лавки старого Фрэти! Я готов прозакладывать себя, что он открыт! Неужто вы воображаете, что я подступил бы с этой стороны, пока найдется хоть одна лестница в Кайлю! Уж не воображаете ли вы, что старый волк превратился в барана?
С этими словами он повернулся к нам спиной и удалился с гордым, торжествующим видом. Он мог торжествовать! Мы стояли, как пораженные громом, стыдясь взглянуть друг другу в лицо.
Разумеется, спуск был открыт. Вспомнив теперь об этом, мы были до того уничтожены сознанием его превосходства, что я даже забыл проводить его до ворот, как того требовала вежливость. Мы поплатились за это впоследствии.
— Это сам воплощенный дьявол! — воскликнул я с негодованием, ходя в своем нетерпении взад и вперед и потрясая кулаками в направлении Волчьего логов а. — Мне кажется, я ненавижу его еще пуще прежнего!
— Я также, — сказал Круазет спокойно. — Но гораздо важнее то, что он нас тоже ненавидит. Во всяком случае, следует закрыть спуск.
— Постой минутку, — отвечал я после нескольких новых проклятий по адресу нашего посетителя, когда Круазет собрался уходить, чтобы распорядиться этим. — Посмотри-ка, что там делается внизу.
— Честное слово, ведь он, кажется собирается покинуть нас! — воскликнул Круазет.
Внизу действительно слышался шум лошадиного топота по мостовой. Несколько всадников выезжали из ворот Волчьего логов а, ив чистом утреннем воздухе до нас доносились звуки их голосов и бряцание уздечек. Последним выехал лакей Безера, фигура которого была нам знакома. Через седло его была перекинута пара туго набитых дорожных мешков, при виде которых мы не могли удержаться от радостного восклицания.
— Он уезжает, — пробормотал я, едва доверяя своим глазам. — Он уезжает!
— Подожди, — отвечал сухо Круазет.
Но я был прав. Нам не пришлось долго ждать. Он действительно уезжал. Вскоре мы увидели его самого: он сидел на сильной серой лошади, и у его седла виднелись кобуры с пистолетами. Его мажордом бежал около, выслушивая последние приказания. Калека, привлеченный этою суетою, покинул свое обычное место у церковной паперти и протянул руку за милостыней. Видам, проезжая мимо, зверски хлестнул его плетью по лицу, и до нас донеслись его ругательства.
