Угры подняли руки. Но навстречу одной чернохвостой стреле летело полдесятка булгарских. На этот раз враги подошли к валу. Защитники города стали сбрасывать на них камни, скатывать тяжелые бревна и обливать кипящей смолой. Булгарские воины дико выли от ран и ожогов, но упрямо лезли вперед по деревянным лестницам и шестам, рубили ступени в крепком каменистом валу. В нескольких местах их островерхие рыжие шапки показались над валом. Враги встретились лицом к лицу. Угры взялись за тонкие мечи, острые, как жало осы.
Черный дым от горевших лестниц и бревен закрывал жестокую сечу, душил воинов гарью и смрадом жженого мяса. Только слышался рев и стон озверевших от крови людей, звон и лязг каленого железа.
Поредели защитники города, как зубы старого волка, но мужество не оставило живых. Один угорский воин дрался против десяти булгар и, смертельно раненый, падал вместе с врагом, вцепившись зубами в его потное горло.
Булгары не могли сломить гордого племени всадников, дрогнули и покатились назад.
Старый Кардаш вырвал из ноги засевшую стрелу и огляделся. Позади мягко горели костры; перед ними, как тени предков, тихо покачивались женщины. Они варили сладкое мясо жертвенных лошадей, ждали воинов – жадных, живых…
Булгары уходили дальше полета стрелы, отдыхать, копить силы, чтобы снова идти на приступ. Вот сейчас они остановятся на середине горы, соберутся в круг на военный совет. Но булгары не остановились. Булгары побежали дальше вниз, к своим лодкам.
Вождь угров боялся поверить в победу. Может, мстящие боги типчаковой степи помутили уставший разум, может, старые глаза обманули его…
– Шавершол!
– Шавершол! – кричали на валу угры и показывали на всадника, мчавшегося с поднятым топором на булгар. Кардаш понял, от кого побежали булгарские воины, понял и пожалел молодого кузнеца…
Сотня шакалов сильнее матерого волка. Не спасет молодого кузнеца богатырская сила, не защитит тяжелый топор-клевец, насаженный еще отцом на крепкий березовый сук. Двадцать десятков булгар сильнее одного угра. Враги уже увидели, что бегут от одного всадника, повернули назад и закрыли со всех сторон богатыря.
Первыми скатились с вала воины из рода крепкогрудых, спеша на помощь сородичу и брату. За ними покатились остальные с боевым кличем племени.
– Урга! Урга-а-а…
Пять десятков угорских воинов бежали навстречу смерти. Они видели только клевец Шавершола, черной птицей мелькающий над головами врагов. Первые ряды булгар были смяты и втоптаны в землю. Но крепче вросшего в землю камня стоял на пути угров высокий военачальник булгар, окруженный щитами своих воинов.
Падали угры, умирало гордое племя всадников под ударами диких пришельцев. Но племя не погибло. Шавершол пробился на лошади к непобедимому военачальнику булгар и тяжелым клевцом расшиб его железный шлем. Однорукий рухнул, как подгнившее дерево; булгары завыли и бросились к своим лодкам. Но некому было догонять их…
Заходящее солнце пылало большим костром над черным лесом, на бледное небо ложились кровавые отсветы.
Два десятка смертельно уставших воинов стояли посреди мертвых и умирающих. Они слушали, как шумит их родной Меркашер, убегая на восход, к Великой Голубой реке.
Спускались на землю вечерние сумерки, ложились серые тени на мягкий вереск, на измятую траву, на холодные лица воинов.
Наступили тишина и покой.
Вздрагивая синими и красными головками, поднимались смятые цветы. А к ним летели желтые пчелы за данью.
Успокоившиеся птицы искали в траве корм, а с неба следили за ними парящие коршуны.
Вышел из леса осторожный сохатый и долго чесал рога о старую сосну. Шавершол нашел брата среди мертвых. Рядом с ним лежал старый Кардаш и тихо стонал. Шавершол поднял раненого вождя и понес в город.
Печаль долго висела над племенем, как сизый бус над землей в мокрые осенние дни. Оскору казалось, будто сердце его наполнялось слезами всех женщин из рода черных орлов, печалью всех девушек из рода коршунов и суровой тоской оставшихся воинов из славного рода крепкогрудых.
Печаль гнала певца из городища на крутой берег Меркашера. Он садился там под старой сосной, перебирал тугие струны деревянного лебедя и рассказывал речке о большой печали гордого племени всадников. Он рассказывал тихой речке, что священный огонь родовых костров съел тела павших воинов, что души их поднялись с дымом костров к великим предкам, что быстрая птица вурсик хорошо знает дорогу в страну мертвых, с ней души воинов не заблудятся…
Приходили к нему, на крутой берег Меркашера, постаревшие от горя женщины, молчаливые воины и притихшие дети. Они слушали скорбный рассказ певца и чего-то ждали. Горе не могло убить в них звериного желания жизни. Люди хотели услышать песню о тепле и радости, песню о продолжении жизни. Чаще других приходила на берег Меркашера дочь вождя Илонка. Девушка садилась рядом с певцом, обнимала его сильными и ласковыми руками. Она говорила, что будет хорошей женой, что родит ему сына, который станет вождем племени всадников.
Оскор слушал девушку и молчал. Быстроногие дзуры – удачливые охотники, но у них мало скота, нет красных ковров.
– Почему ты молчишь? – спрашивала она Оскора. – Я умею шить крепкие и красивые рубахи из кожи теленка, вышивать семь черных всадников на жертвенном покрывале. Я лучше всего рисую священную птицу карсу, приносящую людям счастье. Смотри…
Она показывала Оскору наколотую на руке двухголовую синюю птицу с желтыми большими глазами.
– Я открою тебе, любимый, – говорила ему Илонка, – тайну священного рисунка женщин. Ты наколешь тонкими железными иглами на своем теле знаки Ош. И станешь сильнее болезней и смерти.
Слушая дочь вождя, Оскор забывал большую печаль своего народа. Ему становилось теплее. Он пел Илонке песни радости, подслушанные в солнечное утро у пробудившихся птиц. Громче звенел его семиструнный лебедь, быстрее текли серебристые волны Меркашера к Великой Голубой реке.
Илонка понимала песни Оскора, верила им и, счастливая, убегала в юрту отца. Певец оставался один с думами… Мужем Илонки будет самый богатый старейшина. Так хотят предки его народа, так скажет маленький шаман перед живым огнем племени… Оскор может говорить с вождем как друг. Но старый Кардаш скажет ему: «Давно души наших воинов поднялись с дымом жертвенных костров в страну теней. Давно высохли слезы у наших женщин. А родовые костры все еще горят в моем городе, люди не уходят на родные селища. Они ждут мое последнее слово. Помоги найти это слово, певец Оскор!»
А что он ответит старому вождю? Мудрое слово не родится, как песня. Его не подслушаешь у птиц или в поле у ветра.
