— Да.
— В каком госпитале проходили лечение?
— Эшелон А-47.
— В каком полку проходили службу?..
Курков устало отвечал на одни и те же вопросы. «Допросы» шли каждый день по пять-шесть часов. Если делал ошибку в ответе, добавлялись два часа дополнительно. Потом тридцать минут на обед, двадцатиминутный отдых и — к стенду. А там — стрельба из разных видов оружия: автомат, пистолет, наган, бердан, самострел… Потом — метание ножей, топоров, вилок. Потом — борьба, бокс…
А утром снова:
— Фамилия, имя, отчество?
— Курков Александр Петрович…
— Курков, о чем задумались? — офицер положил на стол пачку сигарет, зажигалку. Встал, потянулся.
— О превратностях жизни.
— В смысле?
— В том смысле, что я еле сбежал из Совдепии, а теперь усиленно готовлюсь туда вернуться.
— Боитесь?
— Нет. Какая разница, где подыхать?!
— С такими настроениями вас могут не допустить к заданию.
— Значит, дольше проживу.
Офицер прикурил, глубоко втянул дым в себя, а потом тутой струей выпустил его через ноздри. Курков усмехнулся:
— Вы курите прямо как у нас.
— А что еще я делаю как у вас?
— Многое. Вот только в вопросах допускаете иногда ошибки.
— Например?
— Вы спросили, к какой партии я принадлежу. У нас так не говорят. У нас бы спросили коротко: партийность?
— Учту. Кстати, почему вы решили, что вас отправят в Совдепию?
— А куда еще меня могут послать?
— Логично. Хорошо, предположим, вы вернулись в Россию. Что вас там ожидает в случае ареста?
Русский усмехнулся:
— В лучшем случае тюрьма. Но этого не произойдет. Вот если б поймали за прошлые дела, тогда — да. Вы же, как я понимаю, готовите меня к диверсионной деятельности. А за это везде — «вышка».
— Вы имеете в виду расстрел?
— Ну почему только расстрел? Петля, например. То есть удавка в руке сокамерника. Да или просто сапогами забьют…
Инструктор затушил окурок:
— В чем-то вы, конечно, правы. Там, — офицер неопределенно махнул рукой, — все будет зависеть только от вас. А уж выживать, как я успел понять, вы умеете. Курков, я с вами работаю три месяца. И сегодня вы впервые, как это у вас говорят, завыли…
— Заскулил.
— Верно. — Следователь протянул курево «арестованному»: — Неужели в этих словах есть отличие?
— Воют от отчаяния. Скулят от бессилия.
— Курков, вы и бессилие — понятия несовместимые.
— Сам себе удивляюсь. — «Подследственный» кивнул на стакан и графин с водой: — Позволите?
Обер-лейтенант жестом разрешил.
Курков тяжело поднялся, подошел к столу, налил в стакан воду, выпил и произнес:
— Будь вы сейчас настоящим следователем, господин обер-лейтенант, лежать бы вам на полу с проломленным черепом.
— Считайте, что прошли еще один тест, — обер-лейтенант Грейфе щелкнул пальцами правой руки. — А вы, кстати, понравились нашему шефу.
— Которому из них? За последние месяцы меня столько народу рассматривало, что я сам себе стал напоминать обезьяну в зоопарке.
— Вы бывали в зоопарке? Где?
— В Киеве.
— Сейчас нет Киева. И нет зоопарка. А штурмбаннфюрер Скорцени есть. Вот ему-то вы и понравились.
…Встреча со Скорцени состоялась в мае. Через два месяца после того, как его начали обучать диверсионной деятельности.
Куркову и раньше доводилось слышать о любимце фюрера. Герой нации действительно оказался таким, каким его описывали на словах и в газетах: мощным, подтянутым, высоким, с открытым большим лбом, со шрамом на левой щеке и цепким оценивающим взглядом. «Ценит себя мужик, — Куркову Скорцени тоже понравился. — Достойный противник».
Штурмбаннфюрер СС, инженер по образованию, а ныне — командующий 150-й танковой бригадой СС, указал ему тогда на стул напротив себя. Между ними находились лишь большой письменный стол и переводчик. Скорцени окинул собеседника не менее оценивающим взглядом и без всякого приветствия начал:
— Я не люблю предателей. И не только Германии. Впрочем, у рейха нет предателей. У него есть только враги. Явные и скрытые. Я не люблю предателей как явление. Вы меня понимаете? — Курков кивнул. — Предатель — существо мелкое, обреченное. Мелкое в своем духовном состоянии, обреченное — в физическом. Политое, вы предатель? — Вопрос прозвучал резко и неожиданно.
— Нет. — Подследственный не знал, как обращаться к собеседнику, и потому решил отвечать коротко и безлико. — Я не предатель.
— Вы постоянно лжете, господин Политов! Сначала утверждали, что являетесь лейтенантом Красной армии Шевцовым и перебежали к нам из-за страха наказания сотрудниками НКВД за невыполненное задание по обеспечению солдат продуктами питания. Так? — Переводчик переводил точно, слово в слово. Курков в ответ промолчал. — Впрочем, мы тогда быстро выяснили, что из русской армии действительно сбежал один человек и что он не был заслан к нам людьми НКВД. А вот чтобы выяснить причину вашего побега, нам понадобилось некоторое время. Вы ничего не хотите мне сказать? К примеру, за что были осуждены?
Курков сидел, опустив голову.
Скорцени вскинул руку, посмотрел на часы.
— Господин перебежчик, у вас ровно тридцать минут, чтобы поведать нам свою историю. Правдивую историю.
Курков сжал пальцы рук. Ну вот, началось…
— Я — Политов Михаил Самойлович. Командир Красной армии. Действительно сидел в тюрьме, по политическим соображениям…
Скорцени жестом остановил его. Переводчик отреагировал по-своему:
— Штурмбаннфюрер СС, господин Скорцени дал вам тридцать минут, чтобы вы рассказали правдивую историю. Он недоволен тем, что вы нас снова обманываете!
Курков с недоумением воззрился на переводчика:
— Почему вы решили, что я вожу вас за нос?
— Я знаком немного с русским языком и знаю, что значит «водить за нос». Посмотрите на стол, господин Политов.
Курков снова повернулся к Скорцени и увидел перед ним папку серого цвета с тесемочками с правой стороны. «А ведь минутой назад ее не было», — мелькнула мысль.
— Вы удивлены, господин Политов? Это ваше дело. Уголовное дело.
Курков с трудом проглотил ком в горле:
— Откуда оно у вас?
— На втором допросе вы признались, что бывали в Киеве. Мы проверили: это оказалось правдой. Только вы не уточнили, по какой причине там были… — Скорцени развязал тесемки, и перед Курковым распахнулась его личная история почти пятилетней давности: протоколы, фотографии, свидетельские показания… — Как видите, у нас есть кое-какие материалы, связанные с вашей прошлой жизнью. Теперь, господин Политов, мы готовы вас выслушать.
