– Пусть возьмет сто невольников, – объявил Артур, – и треть силурийской казны. Так мы договорились, хотя он все равно попытается нас обмануть.
– Я прослежу, чтобы не обманул, господин.
– Нет, не ты. Позволишь Галахаду повести твоих людей?
Я кивнул, пряча удивление, потом спросил:
– А что делать мне?
– Силурия меня беспокоит, – продолжал Артур, словно не слыша вопроса. Он нахмурился. – Ею дурно управляли, Дерфель, очень дурно.
Сказано это было с глубоким отвращением. Для всех нас дурное правление так же естественно, как снег зимою или цветы по весне, однако Артур искренне ему ужасался. Мы помним Артура легендарным воином в сияющих доспехах и с острым мечом в руке, он же хотел остаться в памяти людей добрым, честным и справедливым правителем. Меч давал ему власть, а он уступал эту власть закону.
– Королевство незначительное, но, если не навести там порядок, хлопот с ним не оберешься. – Он думал вслух, пытаясь предугадать все препятствия, отделяющие эту ночь после боя от его мечты о мирной объединенной Британии. – Идеальным решением было бы разделить Силурию между Гвентом и Повисом.
– А что мешает? – спросил я.
– Я обещал ее Ланселоту, – отвечал Артур тоном, не допускающим возражений.
Я промолчал, только тронул рукоять Хьюэлбейна, чтобы сталь защитила мою душу от порчи. Я смотрел на груды мертвых тел перед лесом, который мои люди защищали весь долгий вчерашний день.
Много храбрецов отличилось в том бою, только не Ланселот. За все те годы, что я служил под началом Артура, за все годы знакомства с Ланселотом я никогда не видел его в боевом строю. Видел, как он преследует разбитого врага, как ведет пленных перед ликующей толпой, но никогда – в жаркой стычке двух сошедшихся щитами воинств. Изгнанный король Беноика, свергнутый прихлынувшей из Галлии ордой франков, он ни разу, насколько я знал, не обратил копье против захватчиков. И все же барды по всей Британии воспевали его доблесть. Ланселот, король без королевства, герой сотни сражений, меч бриттов, прекрасный и скорбный воитель... И всю славу добыли ему песни, не меч. Мы были врагами, и оба – друзья Артуру, поэтому жили в состоянии напряженного перемирия.
Артур знал, как я отношусь к Ланселоту. Он тронул меня за локоть, и мы вместе двинулись на юг, к грудам мертвых тел.
– Ланселот – союзник Думнонии. Если Ланселот будет править Силурией, мы сможем ее не опасаться. А если Ланселот женится на Кайнвин, то и Повис его поддержит.
Как только прозвучали эти слова, моя ненависть вспыхнула с новой силой, и все же я промолчал. Что возразить? Я сын раба-сакса, молодой воин с отрядом бойцов, но без земли, а Кайнвин – принцесса Повиса. Ее называли "серена", звезда, и она сияла над блеклой землей, словно искорка солнца в грязи. Ее обещали Артуру, а он предпочел Гвиневеру, что стало причиной войны, закончившейся вчера бойней в Лугг Вейле. Теперь, чтобы наступил мир, Кайнвин должна была выйти за Ланселота, моего врага, в то время как я, ничтожный, ее любил. Я носил ее брошь на одежде и ее образ в душе. Я даже поклялся защищать ее, и она не отвергла мою клятву. Тогда я поверил, что моя любовь не безнадежна. Тщетное обольщение! Кайнвин – принцесса и выйдет за короля, а я рожден в рабстве и должен искать жену попроще.
Итак, я промолчал о своей любви к Кайнвин, и Артур, решавший судьбу Британии в ночь после победы, ничего не заподозрил. Да и как иначе? Признайся я, что люблю Кайнвин, он воспринял бы это как честолюбивое желание петуха из навозной кучи сочетаться браком с орлицей.
– Ты ведь знаешь Кайнвин? – спросил Артур.
– Да, господин.
– И она хорошо к тебе относится, – полувопросительно, полуутвердительно продолжал он.
– Смею надеяться, – честно отвечал я, вспоминая серебристую красу Кайнвин и замирая при мысли, что она достанется Ланселоту. – Настолько хорошо, что даже призналась: она не хочет этого брака.
– А с какой стати ей хотеть? – спросил Артур. – Она никогда не видела Ланселота. Мне не нужно ее желание, Дерфель, мне нужна лишь покорность.
Я замялся. Перед сражением, когда Тевдрик всеми силами стремился покончить с войной, разорявшей ого земли, меня отправили к Горфиддиду, чтобы склонить его к миру. Из посольства ничего не вышло, однако я поговорил с Кайнвин и рассказал, что Артур надеется на ее брак с Ланселотом. Она не отказалась, но и не обрадовалась. Разумеется, тогда никто не верил, что Артур разобьет отца Кайнвин в бою; тем не менее она предполагала такую возможность и попросила меня в случае победы ходатайствовать за нее перед Артуром. Она взывала к его заступничеству, и я, сжигаемый любовью, перевел эту просьбу в мольбу не выдавать ее замуж против воли. Сейчас я сказал Артуру, что она просит его защиты.
– Ее слишком многим обещали в жены, господин, – добавил я. – Думаю, после стольких разочарований она хочет, чтобы ее на время оставили в покое.
– На время! – рассмеялся Артур. – У нее нет времени, Дерфель. Ей почти двадцать! Не может она оставаться в девках, как кошка, что никак не поймает мышь. И за кого еще ей выйти? – Он прошел несколько шагов. – В покровительстве своем я ей не отказываю, но что защитит ее лучше, чем брак с Ланселотом? А как насчет тебя? – внезапно спросил он.
– Меня, господин? – Сердце замерло от радости – на мгновение я подумал, что Артур предлагает мне жениться на Кайнвин.
– Тебе почти тридцать, – сказал он, – самое время для женитьбы. Об этом я позабочусь, когда вернемся в Думнонию, а сейчас я отправляю тебя в Повис.
– Меня, господин? В Повис? – Мы только что разбили войско Повиса; вряд ли кто-то обрадовался бы там сейчас вражескому воину.
Артур стиснул мой локоть.
– В следующие несколько недель главное – чтобы Кунегласа признали королем Повиса. Он считает, что соперников не будет, но я не хочу рисковать. Отправляйся в Кар Свос, пусть все видят, что мы с ним друзья. Ничего более. Пусть любой соперник знает: ему придется сражаться не только с Кунегласом, но и со мной. Если ты будешь там, рядом с ним, все это поймут.
– Так почему не послать сотню воинов? – спросил я.
– Не хочу, чтобы это выглядело так, будто мы посадили Кунегласа на трон. Мне нужна его дружба, и не годится, чтобы он вернулся в Повис побежденным. И потом... – Артур улыбнулся. – Ты сам стоишь сотни воинов, Дерфель. Вчера ты это доказал.
Я скривился, поскольку не любил чрезмерной хвалы. Впрочем, если слова эти означали, что я достоин быть Артуровым посланцем в Повисе, то и хорошо – я снова окажусь рядом с Кайнвин. Я хранил память о прикосновении ее руки так же бережно, как брошь, подаренную мне много лет назад. Она еще не вышла за Ланселота, напомнил я себе, значит, надежда, пусть и безумная, пока есть.
