Я вернулся в нашу хижину. Стивен, обладавший нервами носорога, все еще спал, словно черепаха зимою.
Тогда я занялся подведением счетов нашей экспедиции до настоящего дня. Она уже стоила 1423 фунта. Только подумайте, истратить 1423 фунта для того, чтобы в конце концов оказаться привязанным к столбу и быть расстрелянным из луков! И все из-за редкой орхидеи! Ох, думал я, если я каким-либо чудом спасусь и мне придется жить в стране, где растут эти особенные цветы, то я даже смотреть на них не стану!
Наконец Стивен проснулся. Он плотно позавтракал, как завтракают, согласно газетным отчетам, перед казнью все преступники.
— К чему терзать себя? — говорил он. — Если бы не мой бедный отец, меня бы это ничуть не тревожило. Хорошая вещь сон, так как это единственное время, когда человек бывает вполне счастливым. Однако, прежде чем уснуть навеки, мне хотелось бы взглянуть на ту Cypripedium.
— Черт побери вашу Cupripedium! — воскликнул я и выбежал из хижины, чтобы сказать Самми, что если он не перестанет стонать, то я проломлю ему голову.
— Пал духом! Кто мог подумать это, о Квотермейн! — бормотал Стивен, закуривая свою трубку.
Утро прошло, по замечанию Самми, как «смазанная жиром молния». Наступило три часа. Мавово и охотники принесли в жертву духам своих предков козленка, что, как снова заметил Самми, было «ужасной языческой церемонией, которая будет поставлена им в вину, когда мы предстанем перед высшими силами».
После жертвоприношения, к моей радости, явился Бабемба. У него был такой веселый вид, что я подумал, что он принес самые лучшие известия. Быть может, король помиловал нас или, лучше того, в самом деле прибыл брат Джон.
Но не произошло ничего подобного. Бабемба сказал нам, что он велел произвести разведку по дороге, шедшей к побережью, и что на ней не оказалось ни следа Догиты. Поэтому казнь, очевидно, будет совершена сегодня, так как Черный Слон, подстрекаемый Имбоцви, приходит все в большую и большую ярость. А так как на него, Бабембу, возложена обязанность руководить постановкой столбов, к которым мы будем привязаны, и рытьем могил у их основания, то он пришел пересчитать нас, чтобы не ошибиться в их числе. Если мы хотим, чтобы с нами были похоронены какие-нибудь вещи, мы должны указать ему их и можем быть уверены, что он позаботится, чтобы наше желание было исполнено. Казнь окончится скоро и не будет мучительной, так как для исполнения ее он выберет самый лучших стрелков в городе Безу, которые очень редко делают промахи.
Поговорив еще немного о других делах, как, например, где он может найти данный ему мною магический щит, который он всегда будет хранить как память, Бабемба взял у Мавово понюшку табаку я ушел, сказав, что вернется в надлежащее время.
Потеряв теперь всякую надежду на спасение, я вошел в одну из хижин, чтобы наедине с собою приготовиться встретить смерть так, как это подобает джентльмену. Сидя здесь, в полумраке и тишине, я почти совсем успокоился.
«К чему мне, в конце концов, цепляться за жизнь?» — думал я. Потом я написал несколько коротких прощальных писем в надежде, что они каким-нибудь образом дойдут до тех, кому они адресованы (у меня до сих пор сохранились эти письма).
Покончив с этим, я попробовал сосредоточить свои мысли на брате Джоне, чтобы уведомить его (как это некогда вышло у меня) о нашем положении и упрекнуть его в том, что он своей безумной беспечностью и недостатком веры довел нас до такого конца.
В то время как я был занят этим, пришел с воинами Бабемба, чтобы отвести нас к месту казни. Об его приходе сообщил мне Ханс. Бедный старый готтентот пожал мне руку и вытер свои глаза рукавом своей потертой куртки.
— Ох, баас, — сказа он, — это наш последний путь! Бааса убьют, и все из-за меня, так как я должен был найти какой-нибудь выход. Ведь для этого я и нанят. Но я ничего не мог сделать. Моя голова стала такой глупой. О, если бы я только мог свести счеты с Имбоцви. Ноя расплачусь, расплачусь с ним, когда вернусь сюда в виде духа. А пока я принес баасу вот что, — (он показал мне нечто похожее на особенно вредные конские бобы). — Баас примет это и ничего не будет чувствовать. Это очень хорошее снадобье, которое дед моего деда получил от духа своего племени. Баас уснет от него как пьяный и проснется в прекрасном огне другого мира, который горит без дров и никогда не гаснет.
— Нет, Ханс, я предпочитаю умереть с открытыми глазами.
— Я тоже предпочел бы это, баас, если бы можно было увидеть что-нибудь хорошее. Но я больше не могу верить в змею этого черного глупца Мавово. Если бы это была умная змея, она должна была бы посоветовать ему не идти в город Безу. Поэтому я проглочу один из этих шариков и предложу другой баасу Стивену (он положил эту грязную смесь себе в рот и с усилием проглотил ее, словно молодой индейский петух, глотающий слишком большой кусок).
После этого, услышав, что Стивен зовет меня, я покинул Ханса, посылавшего на разных языках выразительные проклятия по адресу Имбоцви, которого он вполне справедливо считал виновником нашей гибели.
— Наш друг говорит, что уже пора идти, — несколько взволнованно сказал Стивен (по-видимому, трагизм положения сказался наконец и на нем), указывая на старого Бабембу, который, весело улыбаясь, стоял с таким видом, будто собирался проводить нас на свадьбу.
— Да, белый господин, уже пора. Я поспешил сюда, чтобы не заставить вас ждать. Зрелище будет очень интересным, так как соберется не только все население города Безу и его дальних окрестностей, но сам Черный Слон почтит его своим присутствием.
— Придержи свой язык и перестань скалить зубы, старый дурак, — сказал я. — Если бы ты не был ложным другом, ты выручил бы нас из этого положения, так как ты хорошо знаешь, что мы не торговцы людьми, но скорее враги тех, кто занимается такими делами.
— О белый господин! — сказал Бабемба изменившимся голосом. — Поверь мне, что я улыбаюсь лишь для того, чтобы поддержать ваш дух до конца. Мои уста смеются, но в глубине души я плачу. Я знаю, что вы хорошие люди, и говорил об этом Бауси, но он не верит мне, думая, что я подкуплен вами. Что я могу поделать с этим злым Имбоцви, главным колдуном, который ненавидит вас, потому что считает вас лучшими, чем он, колдунами. Он день и ночь шепчет в ухо королю, что если тот не убьет вас, то весь наш народ будет истреблен и продан в рабство, так как вы лазутчики большого войска, идущего за вами. Вчера вечером Имбоцви устроил большое гадание. Он прочел это — и еще больше того — в заколдованной воде и показал в ней все это королю. Я тоже смотрел через его плечо, но ничего не видел, кроме отраженного в ней безобразного лица Имбоцви. Он также клялся, что его дух сообщил ему о смерти Догиты, кровного брата короля, и поэтому Догита никогда больше не придет в город Безу. Я сделал все что мог. Сохрани ко мне доброе отношение, Макумазан, и не посещай меня в виде духа. При удобном случае я отомщу Имбоцви, если только он сам не отравит меня. О, он умрет не так быстро, как вы!
