«Персия, — подумала Мериамон. — Настоящая Персия, несмотря на то, что все ее мужчины были эллинами».
Барсина сказала медленно:
— Я хотела узнать, кто ты.
— И что же ты узнала?
— Ты его друг.
— А теперь?
— То же самое. Могла бы стать большим, если бы захотела.
Мериамон молчала. Наверное, она могла бы. Но это было бы непростое сражение.
— Ты просишь меня сделать это?
— Нет, — отвечала Барсина. Она все еще разглаживала подол своими длинными пальцами, глаза опущены, профиль четкий, словно вырезанный из слоновой кости. — Он может теперь не пойти в Египет. Ты сделаешь что-нибудь, чтобы заставить его?
— Если смогу, — ответила Мериамон, — сделаю.
— Я бы могла помочь тебе, — сказала Барсина.
— Зачем?
Барсина не ожидала такого вопроса, даже от Мериамон. На мгновение она подняла глаза, на мгновение их глаза встретились.
— Я не имела в виду предательство.
— Нет?
— Я люблю Александра, — сказала Барсина. Правда. Но что такое правда для персов?
— Он восхищается тобой, — продолжала Барсина. — Даже когда ругает тебя за глупое упрямство. Он собирается сделать то, о чем ты просишь, после того, как удовлетворит свою гордость, взяв Тир. Но если он умрет здесь…
— Если он умрет здесь, Персия будет спасена.
— Я принадлежу теперь Александру, — сказала Барсина. — Персия для меня ничто.
— Персия для тебя все.
У Барсины перехватило дыхание.
— Как же ты нас ненавидишь!
— Да, я ненавижу вас, — воскликнула Мериамон. — Я ненавижу все, что исходит от вас. Вы явились из Персии. Вы повергли мою страну к своим ногам. Вы убили наших царей, вы смеялись над нашими богами или пытались присвоить их.
— Ты так же горда, как и Александр, — сказала Барсина. — И так же не чувствуешь этого.
— Я из Египта. Ни один чужестранец не правил моим народом мирно.
— И вы собираетесь сделать Александра своим царем?
— Мы выбрали Александра. Александр будет править по воле наших богов.
— Мы правим по воле Ахурамазды.
— Он не египетский бог.
— Он — Истина.
Здесь, в звенящей тишине, была суть.
— Ваша Истина одна, — сказала Мериамон. — Она не уступает и не прощает. Наших — много: они меняются, изменяются и становятся иными вместе с изменением мира.
— Истина может быть только одна. Все остальное Ложь.
— Нет, — сказала Мериамон.
— Да, — сказала Барсина.
— Ты из Персии. Ты всегда будешь думать только так, а я всегда буду думать как египтянка. Александр… Он всегда Александр, и только Александр, но он так же бесконечно разнообразен, как облик наших богов. Камбиз, Дарий, проклятый Артаксеркс, Ок, приведший моего отца к гибели, — они пришли со своей Истиной, наложили на нас ее ярмо и удивлялись, что мы ненавидим это ярмо, а потому ненавидим и их. Александр будет нашим царем, нашим фараоном, нашим Великим Домом Египта.
— Если он сумеет взять Тир.
— Если сумеет, — согласилась Мериамон.
— Ты можешь защитить его?
Вот. Наконец-то. Мериамон уловила знак в персидской уклончивости. Она едва ли сможет защитить и себя, но сказала: — Его охраняют боги.
— Ты волшебница, — молвила Барсина, — и говорят, очень могущественная. Ты защитишь его от зла?
— Его защищают, — ответила Мериамон, не зная, говорит ли она правду. Хорошая жрица, сказала она себе, должна верить, что боги в силах позаботиться о том, что принадлежит им.
Мериамон поднялась. Ей были необходимы солнце и свежий воздух.
— Береги себя, — сказала она, — и ребенка, которого ты носишь.
Клеомен ждал возле шатра Барсины, старательно делая вид, что оказался здесь случайно. Нико смотрел на него, как обычно, хмуро. Нико не одобрял этой ручной собачки, как он называл мальчика.
Мериамон прошла мимо них. Нико устремился следом. У него хватило ума ничего не говорить. Клеомен торопливо ускорил шаг, потому что шла она быстро. Он был помоложе, и ему не терпелось узнать, в чем дело.
— Что случилось? — спросил он. — У тебя такой свирепый вид. Кто рассердил тебя?
Мериамон не ответила. В ней было слишком много слов, и все они перепутались.
— Это Барсина, да? — продолжал спрашивать Клеомен. — Она ревнует к тебе, все знают. Царь слишком много думает о тебе, и ей это не нравится. Что она сказала? Я бы ей показал.
Мериамон резко остановилась. Клеомен еле удержался, чтобы не налететь на нее.
— Клеомен, — сказала она очень ласково, но в голосе ее слышался металл. — Я прекрасно знаю, что ты удрал от Филиппоса. Даже если сейчас в лазарете особенно нечего делать.
— Но там действительно нечего делать, — ответил он, чуть не плача, глядя на нее грустно, как побитая собака.
— Ты все еще ученик Филиппоса. Ему не понравится, что я отвлекаю тебя от твоих обязанностей.
— Но… — начал Клеомен.
— Ступай, — приказала Мериамон.
И он пошел, волоча ноги, часто оглядывался и даже пустил слезу. Она словно ничего не видела и не чувствовала. Он испустил тяжкий вздох и повернулся к ней спиной.
Ей было не до жалости. Мериамон свернула с дороги и отправилась к коновязям.
Ее лошадь была там, принимая заботы конюха с царственным величием. Фракиец радостно ухмыльнулся, увидев Мериамон, и закивал лохматой головой. Оба они теперь обрели имена. Конюх звался Ламп; это было, конечно, не то имя, которое дал ему отец, но оно ему нравилось, и он на него откликался. Лошадь была Феникс. Мериамон произнесла имена про себя, связывая себя с ними, кивнула конюху и положила руку на шею лошади. Ламп улыбнулся еще шире. Феникс фыркнула и замотала головой.
— Ты ехать? — спросил Ламп.
— Ехать, — ответила Мериамон.
Неважно куда. Лошади хотелось пробежаться, и Мериамон ей это позволила.
Долгая поездка и свежий воздух помогли Мериамон прийти в себя. Она все еще оставалась женщиной без тени, но это не было больно и ничего не значило.
Нико догнал их недалеко от Леонта, потому что Мериамон остановилась, чтобы дать лошади попастись. Он ехал на горбоносом мерине, который не умел бежать быстро, но был так же вынослив, как кобыла Мериамон. У него был с собой сверток и полный бурдюк вина, и Сехмет ехала с ним в складках его плаща.
Мериамон вопросительно посмотрела на Нико, но он ничего не сказал. Она заметила, что он вооружен мечом и копьями. Казалось, он собрался в долгое путешествие.
Мериамон пожала плечами. Почему бы и нет? Она заставила лошадь поднять голову. Река шумно бежала вниз с горы, где среди темной зелени кедров лежал глубокий снег. Там работали люди Александра: рубили огромные деревья для строительства дамбы. Мериамон пустила лошадь легким галопом вверх, к снегу и кедрам.
