Двух сообразительных отроков Корнило посвятил в волхвы. Чистые головы, чистые души, он усердно втемяшивал новые правды и ритуалы, что придумывал на ходу. Рус настороженно всматривался, не нравился горячечный блеск в глазах старого волхва, не наломал бы дров, стоя одной ногой в могиле. Одно заметил, что новых богов Корнило не ищет, зато прежних начинает потихоньку отодвигать в угол, а на красное место выталкивает молодых богов, что стояли всегда позади главных.
Не утерпел, поинтересовался. Корнило огрызнулся:
– Мы в новые земли идем? В новые!.. И не просто новые. Ты не замечаешь, но тут и солнце встает по-другому, и заходит как-то наискось… Старые боги были хороши на старых землях.
– Но мы сами те же, – возразил Рус.
Корнило вскинул брови:
– Разве?
Рус ощутил, как горячая кровь бросилась в лицо. Не только он, все изменились, когда пустились в бегство, а с каждым днем меняются все больше.
– Почему Род у тебя так далеко?
– А почему он ничего не делает? – отрезал Корнило. – Хорошо править в оседлом тцарстве. Где ничто не меняется сотни лет. А мы в пути! Для нас сейчас главнее Хорс, ибо идем по нему, а также Перун, хотя он всего лишь бог дружинников. От наших мечей зависит больше, чем от умения строить стены или копать каналы. А Род не обидится… Он уже постарел, ни на что не обижается.
– Разве могут боги стареть? – не поверил Рус. – Они ж бессмертные!
– Могут, – ответил Корнило, – даже боги стареют. И поверишь или нет, но боги тоже мрут как мухи.
Голос его из резкого и полного мощи вдруг стал невеселый, а лицо помрачнело. Холодок пробежал по телу Руса, конь вздрогнул и поспешно отступил на обочину.
Корнило проехал вперед, но плечи его теперь обвисли, словно он с трудом держал незримые мешки с камнями.
Ракшас шел ровно, только уши изредка прядали, когда прямо из-под ног выпрыгивали крупные, как воробьи, кузнечики. Крылья вспыхивали, как крохотные молнии, а кузнечики уносились без нужды далеко-далеко, будто радуясь случаю поменять место. А серые кобылки взлетали высоко, трепеща красными и синими крыльями, в воздухе делали кувырок через голову, глаза так и прикипали к яркому цветному пятну, а кобылки тем временем складывали крылышки и плюхались на серую землю, сами такие же серые, неотличимые от комочков земли.
А мы просто бежим, подумал Рус невесело. Даже не заметаем следы, как кобылки. Увы, мы не кобылки, нам так не спрятаться.
Впереди показался скачущий навстречу всадник. Золотые волосы развеваются по ветру, еще не посвящен во взрослые, несется так, что конские бока уже в мыле. А уж визжит, гикает, свистит и орет так, что и в ночи каждый признает Буську.
– Впереди река! Большая!
– Что-то случилось? – крикнул Рус. – Где Баюн?
– Остался на берегу. Говорит, русалок видел… Песнь складывает.
Он повернул коня и, не дожидаясь слова от князя, ринулся обратно. Рус взмахом подозвал Сову, велел готовить меха, быть готовыми к переправе.
Так и получилось: с ходу брода не отыскали, да река и не загораживает путь, можно еще долго тащиться вдоль берега, а потом, как всегда бывало, отыщется широкое место, где воды даже на глубоком будет не выше колена.
Рус с сомнением смотрел на широкую водную гладь. Переправиться не трудно, каждый привяжет по козьему бурдюку, это поможет и человеку, и коню, но с повозками будет возня. Добро Леху, ушел налегке… Оглянулся на Сову, тот на Корнилу, а волхв в свою очередь вскинул голову, всмотрелся в небо совсем не старческими глазами:
– Пойдем по берегу. Голова не будет болеть, как и где напоить скотину. А нам все одно на север… Только не за водой, а навстречу! Добрая примета.
Сова одобрительно прогудел:
– Хороший волхв. За неделю – ни одной плохой приметы.
Корнило зыркнул зло:
– Нам боги благоволят! А ты что ж, супротив богов?
– Что ты, – испугался Сова, даже в лице переменился, конь под ним опасливо пошел в сторону. – Как же я супротив богов, когда у них такие вот лютые помощники…
Ускакал, Корнило довольно хмыкнул. Русу почудилась неуловимая насмешка в голосе Совы, но ломать голову не стал, оба шибко умные, словами играют, а мужское дело – играть мечом.
Вдоль берега двигались еще медленнее. И повозки не ахти, скот достался худший, но главное – все помнили о страшной хвостатой звезде, шли с опаской.
Корнило с помощниками на первом же привале резал в жертву скот, кропил кровью мужчин, после чего Корнило сбривал им головы. Вид был несколько странный, когда на голых головах оставался длинный клок волос. Сперва посмеивались, потом заточенные до немыслимой остроты ножи взяли Ерш и еще несколько дружинников, и за неделю уже все блестели на солнце бритыми головами. Длинные пряди волос кто лихо закручивал за ухо, кто оставлял небрежно полоскаться по ветру сзади, а кто даже вплетал цветные ленты.
Рус заметил, как Ис сдерживает усмешку. Спросил подозрительно:
– Очень плохо?
– Нет-нет, – поспешила она. – Ничуть! Так даже более… мужественно. Вид более гордый. Только зачем серьга в ухе?
Рус поморщился:
– Корнило новые обряды придумывает. И кольца, видишь? На большом пальце – воин, на среднем – кузнец, на безымянном – торговец, на мизинце – отрок… Если кольцо золотое, то не простой дружинник, кузнец или торговец – простым велено носить серебро… Я, честно говоря, еще не запомнил. Корнило каждый день что-то да придумывает. Пока нам не до его игр.
К его удивлению, она сказала уважительно:
– Он великое дело творит.
– Да ну?
– Великое, – повторила она убежденно. – Он из толпы беглецов делает народ.
– Народ создается мечом, – бросил он резко, брови сдвинулись. – Силой!
– Обычаями, – возразила она. – Ритуалами. Запретами.
Он все еще хмурился, когда ее тонкие руки обхватили его могучую шею. Жаркие губы коснулись его уха. Он пробурчал:
– Не подлащивайся. Это у вас, наверное, волхвы в большой силе… А у нас – воины!
Он ехал, погруженный в сладкие думы. Настанет ночь, и Ис примет его в сильные объятия. С каждым днем крепнет та нить, что связывает их. И уже не снятся другие женщины. Как те, которых выбирал сам, так и те, которых ему предлагали в жены мать, дяди, вуи, друзья. Все эти красавицы блистали в Напии, а он уже начинает забывать стольный град. А Ис особенная… И как хорошо, что все до единой остались там, в исполинском дворце великого тцара Пана.
Громкий стук копыт заставил вскинуть голову. Впереди по берегу реки росло пятно, распалось на бешено скачущего коня и крохотного всадника. Тот так пригнулся, что золотые волосы струились в темной гриве, словно золотые струи в темной реке. Рус ощутил, как злая рука сжала сердце. Еще не слышал, что крикнет Буська, еще не видел его лица, но по коже уже вздулись пупырышки, а волосы на затылке зашевелились.
