Испытывая мучительную тошноту, Джанук устремил взгляд к горизонту. Вот почему он оказался первым, кто увидел вдали три паруса. У него всегда было острое зрение, и даже с такого расстояния он различил характерные очертания арабских пиратских кораблей.
«Еще бы мне их не узнать, — подумал он, и его сердце забилось быстрее. — Я ведь и сам командовал такими».
Он никому ничего не сказал. Новости на корабле распространяются очень быстро и слишком скоро дошли бы до ушей его тюремщиков.
«Хвала Аллаху! — думал Джанук. — И пусть мое молчание прибавит ветру в ваши паруса».
У Джанкарло Чибо, архиепископа Сиенского, были все основания чувствовать себя счастливым. Благодаря попутному ветру плавание до Ливорно оказалось благословенно коротким, каких-то три дня. Там пришел конец всем неудобствам и фальшивой бедности: его слуга Джованни дожидался на пристани с дворцовой каретой, так что путь до Сиены занял меньше дня. Дорога была непривычно пустой, чистой и высушенной жарким тосканским солнцем. Архиепископ даже вновь обрел своего телохранителя: Генрих приплелся на корабль перед самым отплытием, сообщив, что их враги оказались на виселице. Едва успев выговорить последнее слово, немец провалился в забытье.
Теперь Чибо лежал в ванне (он изредка делал это в соответствии с обычаями древнего Рима), а впереди его ожидали пир по поводу возвращения и оргия. Их устраивает любовница его высокопреосвященства Донателла со свойственным ей непогрешимым вкусом.
Значит, он снова одержал верх! И это несмотря на неожиданно серьезных противников. Победа всегда доставляла ему удовольствие, несмотря на то что он так часто бывал удачлив. И тем не менее Чибо не испытывал настоящего удовлетворения, и причина тому лежала в седельной сумке, выпачканной в дорожной грязи и крови. Даже сейчас ему казалось, будто он видит движение внутри сумки, словно что-то давит на кожаную поверхность изнутри. Выругавшись, Чибо отвел взгляд, но, как и четыре дня назад, на корабле, глаза его невольно вернулись к страшному трофею, полученному в результате этой победы.
— Я в тебя не верю! — крикнул он.
На крик в комнату нерешительно заглянул слуга, которого архиепископ тут же выгнал нетерпеливым взмахом руки.
Все дело в сильной усталости. Только так можно объяснить происшедшее. Утомительная поездка, мало отдыха… Несколько дней он толком не ел. Отшельники, которые постились, умерщвляли свое тело и лишали себя сна, — разве они не поднимались на вершины экстаза, когда перед ними представали дивные видения?
— И если они могут видеть Мадонну или самого Господа…
Да. Лишения могут служить объяснением. Поэтому-то он и увидел, как к нему потянулась не тронутая тлением рука, а окровавленный палец с осуждением указал на него.
Однако имелась одна вещь, которую нельзя было объяснить даже лишениями. Наоборот. Куда делся его кашель? Болезнь уже несколько лет была неотъемлемой частью его существования. Порой наступало улучшение, порой — ухудшение, но болезнь присутствовала всегда. До последних дней.
Чибо пошевелился в остывающей воде и заметил, как у него сморщилась кожа.
Должно найтись еще какое-то объяснение. Возможно, появление руки — это просто совпадение, а болезнь все равно должна была пройти. Сочетание процедур, которые проводил его хирург, — ртуть, травы, кровопускания — и молитв его священников наконец привело к излечению Джанкарло Чибо. Он же не легковерный крестьянин, поднятый с одра болезни прикосновением ключицы святого Марка! Шестипалая рука была просто символом, способом управлять умами.
И все же… Чибо поднес руку к губам и попробовал покашлять. Ничего. Из его губ больше не лилась кровь, пятнавшая бесконечные носовые платки. И он знал: дело не в молитвах, не в лечении.
— Нет! — крикнул он сумке. — Никто надо мной не властен! Ни папы, ни князья… Ни сама Распутная Ведьма из Англии!
На его крик снова явились слуги, и на этот раз Чибо позволил им остаться, вытереть его мягкими простынями, умастить маслом еще ноющее с дороги тело, облачить в чистые одежды. Пока они ухаживали за его телом, ум архиепископа лихорадочно работал.
Возможно, он смотрит на это не с той стороны. Рука обладает могуществом как символ — конечно. Но не может ли оказаться так, что ее истинное могущество заключено внутри странно нетленной плоти? Так же, как золото прячется внутри неблагородных металлов?
Конечно! Он не принял во внимание очевидного. Ответ заключается в алхимии — науке, которой он страстно увлекся, пытаясь превратить простой металл в золото, что само по себе было лишь частью его цели. Если бы удалось найти философский камень — конечную субстанцию, из которой произошли все другие вещества, живые создания и формы, это принесло бы первооткрывателю неисчислимые богатства. Однако главным результатом стала бы квинтэссенция самой жизни, которая дала бы возможность излечивать болезни и возвращать молодость.
Или возвращать к жизни мертвых.
Эта мысль завораживала Чибо. Бог и его разум действовали согласованно. И есть человек, который мог бы подтвердить это. И он… существовал (так надо это правильно выразить)… совсем недалеко.
Отпустив слуг, Чибо схватил седельную сумку и, держа ее на вытянутой руке, другой взял со стены факел. Свет немного успокоил расстроенные нервы архиепископа.
«Горящий факел мне понадобится, — сказал себе Чибо. — В подземелье всегда темно, а на самых нижних уровнях темнее всего».
* * *
Существовал мир — и существовала его тень, и Авраам давно потерял способность проводить различие между ними. Когда он только попал в темницу, то пытался это делать. Он старался поместить какой-либо предмет на один из уровней, представить себе его форму, определить ее количественно. Но постепенно то, что прежде было прочным, вдруг растеряло все связи, а пустое пространство внезапно заполнилось некоей формой. Это расстраивало Авраама, потому что ученый относился к тому роду людей, которым необходимо понимать окружающий мир. Тем не менее со временем он осознал, насколько хрупким является то, что он привык считать реальностью. Ученого иудея больше не тревожило то обстоятельство, что он не может подвергнуть наблюдаемое явление последовательному анализу, как непременно поступил бы в своей лаборатории. Здесь же в этом не было смысла. Строгие научные законы применимы только к так называемому реальному миру, находящемуся вне этих стен.
Некоторые явления тем не менее все еще оставались ощутимыми. К примеру, Авраам всегда обжигался о тигель, потому что привычно садился слишком близко к нему, наблюдая за сменой узоров на плавящихся поверхностях металлов. Расплавленные миры рождались и умирали в одно мгновение: Иегова создавал, и Иегова разрушал. В этом таился ключ, и порой алхимику мнилось, будто он может протянуть руку и вырвать из кипящих глубин этот волшебный ключ, отпирающий любые замки. И несколько раз он чуть было не сделал это, но последние крохи самообладания его останавливали. И без того его кожа была усеяна шрамами, полученными вследствие чрезмерной любознательности.
