Жигонт смотрел на бой во все глаза. Столь потрясающего зрелища видеть ему еще не доводилось. Он даже заскулил потихоньку, как собачонка: вот до чего захотелось тоже облачиться в воинский наряд, сесть на коня и оказаться в самой гуще месива из конских крупов и человеческих тел.
Все бойцы с обеих сторон были как на подбор. Впрочем, слабым и трусливым места на ристалище никогда и не было. Сия рыцарская забава приравнивалась к настоящему боевому сражению. Сломав копья, рыцари брались за булавы из прочного дерева и мечи. И хотя турнирный меч затуплен, не имеет ни острия, ни лезвия и представляет собой просто плоский железный брус длиной с вытянутую руку, шириной в четыре пальца и толщиной в палец (чтобы клинок не мог пройти в отверстие забрала), да еще с гардой и долом для облегчения, все равно его удары весьма чувствительны. Порой такими мечами пробивали даже щиты и крушили доспехи.
Сначала казалось, что одолевают зачинщики. Неистовый Бернхард фон Шлезинг, отбросив сломанное копье, коим поверг наземь одного из приглашенных рыцарей, бил теперь, как молотом, тяжелой дубиной. Под его ударами согнулись и выпали из седел даже такие сильные и признанные рыцари, как Енджей из Брохоциц и бургундец Пьер да ла-Рош. Поляка утащили с поля без памяти, а гордый бургундец доковылял до спасительного барьера самостоятельно, но тут же упал на руки слуг.
Не уступал Шлезингу и второй зачинщик, Адольф фон Берг, расправившийся поочередно с венгерским рыцарем и лотарингским графом Гюи де Машинкуром. На огромном черном жеребце, в черной кирасе, он носился по турнирному полю как мусульманский ангел смерти Азраил. Многие сарацины желали Адольфу фон Бергу гибели, ибо был он неимоверно жесток: от его руки полегли лучшие сирийские рыцари, а самого даже не ранили, хотя в те времена он был совсем молодым. После взятия в 1291 году Аккры султаном Маликом-аль-Ашрафом Адольф фон Берг еще несколько лет сражался против сарацин и покинул Сирию одним из последних. Ныне этому гиганту исполнилось уже сорок пять лет, но казалось, годы не властны над ним.
А вскоре в битве наступил перелом. Причем благодаря даже не Завише из Гур и не богатырского телосложения госпитальеру Людвигу фон Мауберге, как можно было бы ожидать, а практически никому не известным русам Венцеславу и Гориславу. Сначала первый необычайно легко расправился с двумя тевтонскими рыцарями: одного ловко выбил из седла копьем, а второго смахнул с коня, как надоедливую муху, палицей. Самому, правда, тоже пришлось изрядно покрутиться, но жеребец под ним оказался на диво проворным, и тевтонцы не смогли уследить за его маневрами.
Затем пришел черед Горислава. Он был постарше, с волосами, уже тронутыми сединой, но на широченной груди его вполне могла разместиться пантера. От первого удара копьем сей муж даже не шелохнулся, а вот противник, наоборот, выпорхнул из седла, как неоперившийся птенец, и пропахал носом песок турнирного поля почти до ограждений, потеряв при этом даже шлем. Пока с поверженным возились его слуги, Горислав походя расправился палицей еще с одним тевтонцем, с Иоанном фон Эндорфом, а затем столкнулся с самим… Адольфом фон Бергом!
Госпитальер с яростью обрушил палицу на щит руса, но тут же получил ответный удар такой силы, что прогнулся его собственный щит. Жеребец фон Берга попытался поразить копытами буланого коня противника, однако тот, дико заржав, взвился на дыбы, и его огромные копыта едва не коснулись форбуга[86] госпитальера. Дестриэ фон Берга не пострадал, но от столь дерзкого выпада буквально взбесился и решил повторить свой маневр. Однако буланый, совершив молниеносный разворот корпуса, оказался уже по другую сторону от него и его хозяина.
Теперь Адольфу фон Бергу пришлось уже не нападать, а защищаться, причем в крайне неудобной позиции: поскольку Горислав резко переместился влево, дотянуться до него палицей не было более никакой возможности. Вскоре от мощнейших по силе ударов русского витязя палица рыцаря расщепилась, и он, отбросив ее в сторону, взялся за меч. Но легче ему от смены оружия не стало, ибо противник сделал то же самое. Более того, принялся столь сильно и часто бить мечом по его щиту, что и щит совсем скоро пришел в полную негодность, и от него тоже пришлось избавиться. Горислав же, заметив, что Адольф фон Берг выбросил щит, тоже перекинул свой на спину и стал сражаться, как и противник, без защиты. Этот благородный жест был тотчас оценен сидевшими на трибунах рыцарями-ветеранами: они одобрительно загудели. Судьи тоже взяли Горислава на заметку: подобные поступки в турнирных схватках всегда поощрялись.
А вот самому Адольфу фон Бергу благородный жест руса-витязя не помог: тот по-прежнему выглядел взгромоздившейся на коня незыблемой скалой. Своими мощными ударами он вскоре искромсал и погнул кирасу рыцаря. Даже толстый брасьер[87] не мог смягчить силы ударов, и теперь боль от них отдавалась не только в руках, но и во всем теле.
Адольф фон Берг ничего не мог понять. Доселе он считался одним из лучших мастеров меча среди рыцарей ордена, однако сейчас его удары если и достигали панциря противника, то даже самому ему казались слабыми, лишенными былой силы. Лица руса госпитальер не видел – оно было спрятано под маской-личиной, изображавшей какое-то славянское божество, – но в какой-то момент ему почудилось, что тот над ним насмехается.
Потеряв от бешенства голову, Адольф фон Берг заставил своего жеребца подняться на дыбы и обрушился вместе с ним на Горислава. Зрителям показалось, что сейчас дестриэ Адольфа фон Берга просто-напросто раздавит и руса, и его коня, поскольку выбраться живым из-под этой закованной в броню глыбы – жеребца и буквально слившегося с ним рыцаря – было невозможно. Однако, к всеобщему изумлению, случилось чудо: буланый конек Горислава сделал фантастический прыжок и вынес хозяина из-под копыт дестриэ рыцаря. Затем совершил крутой разворот на задних копытах буквально на одном месте, и уже в следующее мгновение меч руса обрушился на шею рыцаря, который не успел защититься, поскольку пытался совладать в тот момент со своим тяжеловесным жеребцом, неспособным на быстрый маневр.
Адольф фон Берг громко вскрикнул от боли, уронил меч и потерял сознание. Воворемя подоспевшие слуги сняли его с коня, не позволив получить травму еще и от падения.
Тем временем ристалище продолжалось, хотя выход из строя Адольфа фон Берга не остался незамеченным. Более того, стал большим ударом для зачинщиков, ибо воодушевленные защитники тотчас начали постепенно, но неуклонно их теснить. Судьи тревожно взглянули на Генриха фон Плоцке – не прекратить ли поединок? – но тот был в этот момент далек мыслями и от турнирного поля, и от событий, на нем разворачивавшихся. Он думал о сбежавшем колдуне.
