В 1009 году в Пруссию отправился архиепископ Бруно Кверфуртский, но, как и Адальберт, он был убит прусскими жрецами, отчетливо осознавшими к тому времени, чем грозит жизненному укладу коренных жителей страны обращение их в новую веру. И они были правы: покоренные пруссы обращались в христианство насильственно, несогласные просто-напросто истреблялись, любые проявления язычества подвергались жесточайшим гонениям. А потом начался процесс заселения прусских земель немецкими колонистами, которые облюбовали окрестности близ отстроенных рыцарями замков.
Как бы там ни было, но местность, где возвышалась теперь крепость рыцарей Тевтонского ордена, чрезвычайно привлекла в свое время алхимиков, целителей, знахарей, астрологов и философов-мистиков всех мастей. Особенно же много насчитывалось их в городке Кнайпхоф, расположенном на острове. Сведущие люди убеждали, что остров этот – «средоточие потусторонних сил», место, где расстояние между миром подземным, которым правят демоны, и миром людей сокращено до минимума.
Добротный каменный дом, прилепившийся прямо к оборонительной стене Кнайпхофа, имел высокий фундамент, полуподвальное помещение и два этажа. С крыши дома на стену вели ступени, поднявшись по которым, можно было увидеть реку, а за нею – луга и леса. Хозяин дома, алхимик Гийом Торше, любил встречать здесь рассвет (стена была достаточно широка, чтобы на ней могли спокойно разминуться и два человека), а по ночам нередко наблюдал отсюда за небесными светилами. В свободное от алхимических опытов время он занимался еще и астрологией, а также толкованием снов.
Рыцарский турнир Гийом Торше проигнорировал, хотя торжественный въезд рыцарей в Альтштадт отследил с большим интересом. Правда, упрятав при этом лицо глубоко под капюшон и держась позади многочисленных зевак. Сегодня в открытые окна его лаборатории (она находилась на втором этаже) с турнирных трибун периодически долетали шум и гвалт, но Торше старался не обращать на них внимания. Сжав и без того тонкие губы в едва заметную ниточку, он что-то строчил на пергаменте убористым каллиграфическим почерком.
Внизу скрипнула входная дверь, звякнул колокольчик. Гийом Торше на мгновение оторвался от рукописи, прислушался и, удовлетворенно кивнув, продолжил свое занятие. По звуку шагов он понял, что возвратился его ученик, подмастерье, и, по совместительству, слуга – юный Базиль. Парнишка упрашивал отпустить его поглазеть на ристалище едва не на коленях, и мастер в итоге уступил, хотя намеченный на сегодняшний день лабораторный опыт без помощи подмастерья не мог быть проведен.
Лаборатория Гийома Торше занимала почти весь второй этаж, и все равно, несмотря на достаточно внушительную площадь, места для сосудов с химикалиями, приборов и прочей утвари катастрофически не хватало. По своему оснащению лаборатория Торше напоминала мастерскую объединившихся ремесленников разных профессий (чего не существовало в принципе): мастера по металлу, стеклодела, красильщика, изготовителя лекарственных настоев и даже… монастырского писца.
Две стены лаборатории были сплошь покрыты полками, на которых вперемежку с лабораторной посудой теснились всевозможные воронки, ступки, щипчики, мерные стаканчики, волосяные и полотняные фильтры, керамические и стеклянные сосуды с химическими веществами. Третья стена была отведена под полки с деревянными ларцами, в которых хранились порошкообразные лекарственные препараты, сухие травы, коренья, ягоды и готовые настойки в разномастных флаконах. Последняя же, четвертая, стена была будто бы скопирована с мастерской жестянщика: в досках с прорезанными гнездами здесь покоились клещи, зубила, пробойники, молотки, тиски, прихваты, лекала и прочие инструменты. У этой же (самой дальней от входа) стены стояла установка для изготовления тонкой проволоки. Она представляла собой длинную массивную скамью, к одному концу которой крепились каленые металлические фильеры, а к другому – барабан, приводившийся в движение посредством крестообразного штурвала. Заготовки для проволоки нагревались тут же, в небольшом кузнечном горне. Рядом стояла и наковальня.
Посреди лаборатории Гийом Торше собственноручно соорудил из обожженных кирпичей печь, которую увенчал трубой-вытяжкой. Печь выполняла функции перегонной установки и была сплошь заставлена стеклянными колбами (частично даже вмонтированными в само ее тулово). Рядом с печью стояли винтовой пресс и большая мраморная ступа с торчавшим из нее массивным бронзовым пестом. С другой стороны к печи были пристроены кузнечные меха – для поддержания в ней высокой температуры. Одновременно горн мог нагревать и бани – водяную и песчаную, которые служили для длительного поддержания заданной температуры при приготовлении растворов.
Возле большого окна стоял огромный письменный стол, заваленный рукописными книгами, алхимическими манускриптами и чистыми листами дорогого пергамента. С ними соседствовали стопка желтоватой итальянской бумаги, редкой и стоившей не дешевле пергамента, письменные принадлежности, лабораторные весы с позолоченными чашками, большой хрустальный шар на мраморной подставке, песочные часы и череп с серебряным основанием и вставленными в глазницы большими, тщательно отполированными изумрудами. Для Европы эти драгоценные камни были большой редкостью, крестоносцы привозили их из Палестины.
Гийом Торше откинулся на спинку кресла и громко позвал:
– Базиль! Ну где ты там?!
Мальчик вбежал в лабораторию, усиленно работая челюстями, – перемалывал крепкими зубами краюху хлеба.
– Турнир уже закончился? – спросил алхимик.
– Да, мастер, – ответил мальчик, пряча недоеденную горбушку в карман.
– Ну-ка, присаживайся, – Торше указал глазами на табурет возле стола, – и рассказывай, как там все было. Только подробнее! Я все хочу знать. Все, что заметили твои острые молодые глазенки.
Мальчик охотно приступил к рассказу и незаметно для себя увлекся настолько, что соскочил с табурета и начал изображать перед мастером действия рыцарей.
– …А этот рус ка-ак даст ему мечом! – Базиль схватил стоявшую у печи палку и нанес удар воображаемому противнику. – Но на этом все и закончилось…
– Рус победил Адольфа фон Берга? – недоверчиво уточнил алхимик. – Не может такого быть! Он же один из лучших турнирных бойцов!
– Я говорю правду, мастер, клянусь святой Бригиттой[89]!
Мальчик родился и жил некоторое время в Ирландии. Потом его мать умерла, а отец, связавшись с дорожными грабителями, вскоре безвестно канул. Родня от Базиля отказалась, посчитав разбойничьим отродьем. Мальчишке не оставалось ничего другого, как заняться попрошайничеством. Когда по детской наивности он попытался однажды выпросить милостыню у самого короля, его едва не прибили королевские слуги. А чуть позже мальчика похитили разбойники и продали в рабство. Так Базиль стал красильщиком.
