Она начала готовиться к своему ночному походу.
Отец ее спал в другой части дома и, верный своим привычкам, никогда почти не выходил оттуда с вечера до утра. Поэтому ей легко было в назначенный час выйти из дома незамеченной. Но, не боясь вмешательства отца, Джини все же дрожала перед шагом, который собиралась предпринять. Жизнь ее в этом строгом и мирном доме текла до тех пор уединенно, спокойно и размеренно. Самый час, который для многих нынешних девиц — как, впрочем, и для ее современниц из высшего круга — означал начало обычных вечерних забав, для нее был полон устрашающей торжественности. Теперь, когда близился час его осуществления, решение ее казалось ей безрассудным. Она дрожащими руками перевязала свои светлые волосы лентой — единственным украшением и головным убором тогдашних девушек — и накинула красный плед, в который шотландские женщины кутались на манер черных шелковых мантилий, до сих пор принятых у женщин Нидерландов. Отодвигая засов, она чувствовала, что, уходя из отцовского дома в такой час, одна и без ведома своего законного покровителя, она решается на нечто не только опасное, но и неподобающее ее скромности.
Выйдя в открытое поле, она испытала новые страхи. Смутно видимые утесы и разбросанные по зеленому лугу обломки скал, между которых лежал ее путь в эту светлую осеннюю ночь, вызвали в ее памяти многие кровавые дела, совершенные, по преданию, в этих самых местах. Некогда они служили приютом разбойникам, как видно из указов магистрата и даже шотландского парламента, которые неоднократно постановляли истребить разбойничьи шайки, угрожавшие мирным жителям под самыми стенами столицы. Имена этих разбойников и повести об их злодеяниях еще хранились в памяти окрестного населения. Позднее, как уже говорилось, эта безлюдная местность, изобиловавшая укромными уголками, стала излюбленным местом встречи дуэлянтов. С тех пор, как Динсы поселились в Сент-Леонарде, таких дуэлей состоялось уже несколько, и одна — со смертельным исходом. Мысли Джини были полны этими ужасами, а каждый шаг по пустынной, едва приметной тропе уводил ее все дальше от людей, в глубь этих зловещих мест.
Когда они озарились неверным, зыбким и таинственным светом луны, мысли Джини приняли иное направление, столь характерное для тогдашних нравов, что мы решаемся посвятить этому особую главу.
Дух, представший мне,
Быть может, был и дьявол; дьявол властен
Облечься в милый образ.
«Гамлет» note 48
Как мы уже говорили, вера в колдунов, ведьм и нечистую силу была в ту пору чрезвычайно распространена во всех сословиях общества, но особенно среди строгих пресвитериан, которые во время своего пребывания у власти запятнали себя преследованиями этих мнимых преступлений. В этом отношении утесы Сент-Леонарда и прилегавшая к ним роща также пользовались дурной славой. Некогда ведьмы справляли здесь свой шабаш, а еще совсем недавно фантазер или шарлатан, упоминаемый в «Пандемониуме» Ричарда Бовета, джентльмена, отыскал в этих романтических скалах расселину, через которую проник в подземное обиталище фей.
Со всеми этими поверьями Джини Динс была так хорошо знакома, что они оставили глубокий след в ее воображении. Она знала их с детства, ибо они были единственной темой, которой отец ее разнообразил богословские споры и мрачные повествования о непреклонности и бесстрашии, о поимках и побегах, пытках и казнях мучеников ковенанта, чьей дружбой он так гордился. В горных ущельях, пещерах и лесных чащобах, где приверженцы ковенанта спасались от безжалостных гонителей, им часто являлся в зримом образе враг рода человеческого, с которым им приходилось биться, как в городах они бились с войсками правительства. Кто-то из этих праведников, пробыв некоторое время один в пещере Сорн в Гэллоуэе, сказал подоспевшему спутнику своих скитаний: «Трудно жить на этом свете. Дьяволы в образе человеческом преследуют нас на земле, и дьяволы — под землею. Сейчас здесь побывал сам сатана, но я от него отбился. Сегодня он нас больше не потревожит». Об этой и о многих других победах над духом тьмы Дэвид рассказывал со слов ансаров, учеников изгнанных пророков. Сам он этого помнить не мог. Но он часто рассказывал, с должным трепетом и вместе с явным снисхождением к неопытности слушателей, о другом случае, которого сам был очевидцем: как однажды во время молитвенного собрания в Крохмейде, происходившего на лугу, какой-то высокий черномазый человек захотел перейти реку вброд, по-видимому, чтобы присоединиться к молящимся, но оступился и был увлечен течением. Все кинулись к нему на помощь, но — удивительное дело — десяток дюжих мужчин, тянувших за веревку, которую они бросили утопающему, сами едва не свалились в воду. «Тут славный Джон Семпл из Карсфарна, — восторженно рассказывал Дэвид, — разгадал в чем дело. „Отпустите веревку! — крикнул он нам (я тогда был мальчишкой, но тоже тянул вместе с другими). — Ведь это враг рода человеческого! Он горит, а в воде не тонет. Это он хочет смутить вас и отвлечь от молитвы“. Мы отпустили веревку, и черномазый поплыл по течению и при этом ревел, точно бык васанский, как он назван в Святом писании».
Наслушавшись подобных рассказов, Джини со смутным страхом думала теперь не только о демонах, которые могли преградить ей путь, но и о том, кто назначил ей свидание в столь страшном месте, в таинственный ночной час, да еще в ту пору, когда она предавалась греховной печали и отчаянию, — а это, как ей было известно, всегда на руку искусителю. Если даже просвещенный ум Батлера был на мгновение смущен подобной мыслью, то Джини она овладела совершенно. Но даже твердо веря в возможность ужасной встречи, Джини продолжала свой путь с отвагой, которую в наш скептический век трудно оценить по достоинству; она решила сделать все возможное для спасения сестры, хотя бы ей пришлось при этом подвергнуться всем опасностям, устрашавшим ее воображение. Подобно Христиане в «Странствиях паломника», которая, преодолевая страх, решительными шагами пересекала ужасную долину смертных теней, она шла мимо утесов, порой скрываясь в тени, порой выходя в полосу лунного света, и боролась со своими страхами, вызывая в воображении страдания сестры и свой долг в отношении нее, а чаще — моля о защите того, для кого ночь светлее ясного дня.
Итак, то заглушая свой страх мыслями о том, что сейчас было для нее самым важным предметом, то успокаивая себя надеждами на покровительство неба, она добралась наконец до места таинственной встречи.
Оно находилось в глубине долины, позади Солсберийских утесов, у северо-западного склона горы, называемой Артуровым Седлом, на которой еще сохранились развалины часовни или обители, воздвигнутой в честь святого Антония Пустынника. Трудно было бы найти лучшее место для этой цели: среди суровых и неприступных скал обитель стояла, точно в пустыне, несмотря на близкое соседство богатой, многолюдной и шумной столицы; гул столичной суеты мог доноситься до монахов, но значил для них не более, чем дальний шум океанского прибоя. Под крутым обрывом, над которым виднеются развалины часовни, приезжим показывали, а может быть, показывают и до сих пор, место, где уже упоминавшийся нами злодей Никол Мусхет зверски убил свою несчастную жену, которую перед тем долго истязал. Всеобщее отвращение к этому злодеянию распространилось и на место, где оно было совершено; место это было отмечено небольшим кэрном, то есть грудой камней, образовавшейся оттого, что каждый прохожий в знак своего негодования бросал сюда камень. Недаром существует старинное английское проклятие: «Чтоб тебе лежать под кэрном!»
