Тишина и безлюдье успокаивали, и волнение, охватившее было Малевича, пока он рассматривал село из лесу, постепенно прошло. За третьей хатой похотливо кудахтали куры, и, решив, что хозяева, скорей всего, дома, Малевич, не раздумывая, повернул туда.
Он торопливо пересек улицу и уже собирался свернуть во двор, как вдруг откуда-то сбоку послышался негромкий, но достаточно властный окрик:
— Гальт!
Словно споткнувшись, Малевич сбился с шага и резко обернулся. Спрятавшись в холодок, под тыном стояли два полицая в черных, расстегнутых от жары мундирах. Один из них лениво взял карабин наизготовку и приказал:
— Эй ты, а ну ходи сюда!
Секунду Малевич колебался. Можно было, пальнув в полицаев, махнуть назад в лес, но бежать было далековато, и комиссар решил рискнуть. Медленно, не теряя достоинства, он направился к полицаям и, не дойдя до них шагов трех, остановился.
— Ну, подошел, дальше чего?
— Ты мені тут не нукай, а то як двину! — Полицай едва не ткнул в лицо Малевича стволом карабина. — А ну, подими руки!
Второй полициант ловко подскочил сбоку и, проведя рукой по поясу Малевича, сразу нащупал наган. Едва полицаи нашли оружие, их словно подменили. Тот, что держал карабин наизготовку, судорожно передернул затвор, а тот, что был рядом, отстранясь на всякий случай подальше, начал лихорадочно шарить у Малевича по карманам.
На сложенную вчетверо бумажку полицай наткнулся почти сразу, но сначала не обратил на нее внимания. Только убедившись, что в караманах Малевича больше ничего нет, он развернул листок. Вслух, шевеля от усердия губами, по складам прочитал написанное и озадаченно уставился на напарника:
— Дывы, нибы теж полициант?..
— Може брехня, га?
Видя колебания полицаев, Малевич опустил руки и сказал:
— Вы тут не мудруйте, а краще ведить-но мене до пана коменданта.
— До коменданта? — Полицай с карабином вытянул шею и закивал головой. — Авжеж пидем, тильки, здається, ти нашого коменданта не знаешь…
Секунду полицаи колебались, решая, как им вести Малевича, и, когда он, небрежно хмыкнув, заложил руки за спину и сам пошел первым, им не оставалось ничего другого, как идти следом…
Полицейский участок помещался в единственном доме, крытом не соломой, а жестью. За изгородью из живоплота стояла пароконная бричка, а рядом с ней прогуливался дежурный полициант. Пока Малевич поднимался по стуенькам, один из конвоиров забежал вперед и, проскочив коридор, опрометью влетел в комнату. Вошедший следом Малевич услыхал треск каблуков и преувеличенно громкий доклад:
— Пане командант! Докладаю слушно! Од лясу затримано невидомого! При соби мав наган и полицийный папир! Опору, той, не було…
Полицай подскочил к столу выкладывать вещественные доказательства, и только теперь из-за его спины Малевич увидел сидевшего за столом вполоборота Меланюка. Малевич замотал головой, с шумом выдохнул воздух и как-то сразу обмяк. С самого задержания, боясь угодить впросак, он клял себя за допущенную оплошность.
Первым делом Меланюк глянул в бумажку, а потом несколько секунд, не отрываясь, смотрел на Малевича. Внезапно лицо его странно сморщилось, уголок рта дернулся и севшим от волнения голосом Петро хрипло спросил:
— Й деж-то ты весь цей час був, волоцюга, га?
Понимая, что только так и надо, Малевич немедленно подыграл:
— А все як наказувалы! С белорусской стороны я, пан командант…
— Ну, тоди добре… — Меланюк важно откинулся и посмотрел на полицаев. — А вас, голуби, хвалю. Але якщо бовкнете про нього хучь слово, через годину будете на городи дивитись, як картопля знизу росте! А ще… На сегодня от службы освобождаю. Гуляйте!
— Яволь, пан командант! Ничого не чулы! Ничого не бачилы!
Никак не ждавшие такой поблажки, полицаи хором выкрикнули заверения, на всякий случай подобострастно глянули на Малевича и, как пробки, выскочили из комнаты, не забыв аккуратно притворить за собой дверь…
Какое-то время Меланюк сидел молча, потом вскочил и укоризненно глянул на Малевича.
— Як же вы так неосторожно, товаришу комиссар?
— Ну, виноват… — улыбаясь, Малевич сокрушенно развел руками.
— Ладно уж… — Меланюк на всякий случай выглянул в коридор. — У вас як?
— Неплохо… У меня под началом двадцать человек собралось. Отряд… Мы только вчера в Баево урочище подошли, — Малевич на секунду запнулся. — Петро, Москва как?
— Жду… Недавно на Княжий лес десант сбросили. Вроде одного парашютиста схватили, но он сбежал. Нам искать приказано…
— Это хорошо! И мы искать будем… Но вообще-то такое дело обмозговать надо. Только не здесь бы, а?
— Это мы мигом! — Петро оживился и, высунувшись в окно, крикнул: — Эгей, не позасыпали там, сволото? Бричку мени, живо!
Малевич понял, что постоянное цуканье полицаев для Меланюка всего лишь способ снять напряжение и, усмехнувшись, попросил:
— Петре, все равно бричкой едем, а у нас патронов маловато, так, может, хоть цинку дашь, а?
— Да об чем речь, дядьку? Да я для вас все!.. — и, рванувшись навстречу, Меланюк крепко сжал руку Малевича…
* * *
Придержав коней перед спуском, Петро покосился на сидевшего рядом Кобзу и с трудом сдержал душившее его раздражение. С появлением Малевича дел у Петра было по горло, и внезапное появление «пана референта» было весьма некстати…
Пилюк свалился Петру на голову неожиданно. Путано объяснив, что имеет свободное время, он попросил Меланюка подбросить его «до титки». Прекрасно понимая, о «якой титке мова», Меланюк про себя выругался, но отказывать Пилюку не стал.
Постаравшись сделать вид, что ужасно рад видеть старого приятеля, Петро тут же отдал нужные распоряжения и был очень удивлен, когда Пилюк настоятельно попросил Меланюка самого ехать с ним и даже не брать с собой фурмана. До этого Меланюк был уверен, что речь идет о хорошей пьянке, и отбрыкивался, как мог. Однако просьба убрать с облучка полицая могла означать что угодно, и потому Петро, хоть и стремился поскорее «здыхаться Пилюка», все-таки решил ехать с ним.
Всю дорогу он ждал, когда Пилюк выложит, зачем он ему понадобился, но тот, где-то уже выпивший, нес околесицу, сначала воспринимавшуюся Меланюком довольно спокойно, но по мере приближения к хутору «титки», раздражавшую его все сильнее.
С горы лошади пошли шибче, пыль, поднятая копытами, закурилась вокруг сиденья, но, не доезжая крайних хат, Петро свернул под вербы к старой запруде. Колеса начали грузнуть, лошади сбились с шага и на берегу стали сами.
Здесь было прохладно, и с наслаждением бросив вожжи, Петро откинулся на спинку сиденья. Не понимая, почему остановка, Пилюк пьяно качнулся и, уставившись на резко прочерченные по воде тени деревьев, начал возмущаться:
