— О боже… — пробормотал Огюст потрясенно. — Она все это видела…
Гамельнец был прав, говоря о еретиках. Только хранительница могла оставаться такой отстраненной, почти спокойной, холодной. И все-таки в ее слезах мерцало что-то очень живое. Она была существом другого мира, воспринимающим все иначе и все же воспринимающим. Не стану скрывать, что, столкнувшись с ней, мы сильно растерялись.
— Я знаю, кто вы, — сказала она. — Вы убили моего брата и убийц моих родителей. Вы и меня убьете?
— Нет. Ни за что! — с жаром воскликнул Огюст, может быть, слишком поспешно.
— Но эти люди, которых вы убили, разве они не служили вам?
— Нет, они служили только себе, — возразил я.
Она перевела на меня немигающий взгляд.
— Я знаю, кто ты, — повторила она. — Князь тьмы. И ты тоже, — сказала она Огюсту. — Но вы не плохие. Учитель прав, он говорит, что однажды вы к нам присоединитесь, получите прощение и благодать. Не правда ли, чудесен мир сотворенный Господом?
— Нет, — сказали мы с Огюстом в один голос.
— Так значит, вы меня убьете?
— Нет, — повторили мы.
— Эй! — раздался снизу крик Готье. — Елки-палки, что там? Поль? Огюст? Вы разобрались, или помощь нужна?..
Девушка чуть вздрогнула, услышав новый голос, и решительно попятилась.
— Идемте с нами! — опомнился Огюст. — Вам нельзя тут оставаться!
— Нет! — твердо сказала она, отступая к потайной двери. — С вами я не пойду! Нельзя верить демонам.
— О Господи! — в сердцах воскликнул Огюст, осторожно двинувшись за ней, боясь спугнуть. — Да пойдемте же, никакие мы не демоны, клянусь! Никто вас не обидит!
Она сделала еще шаг назад и схватилась за дверцу.
— Вы хорошие, — сказала она. — Я этого не забуду. Я буду ждать того часа, когда вы будете с нами!
И сделав последний шаг в чернеющий проем, она захлопнула за собой дверцу.
Огюст бросился за ней и попытался открыть дверь снова. У него ничего не вышло.
— Черт возьми! — проворчал он. — Ну кто тебя просил нести эту ахинею про демонов!..
— Ну извини, на живых свидетелей я не рассчитывал. И уверен, что для нее давно не новость кто мы такие.
— Да что тут!.. — Готье, прогрохотав по лестнице, резко остановился в дверях, осекшись и вытаращив глаза. Через секунду он повернулся, и его стошнило.
— Правильная реакция, — откомментировал я. Мы с Огюстом сделали бы то же самое, если бы не пришлось отвлекаться на тех, кто был тогда еще жив.
— Да кончайте уже загаживать этот дом! — рефлекторно возмутился Огюст, хотя этому дому уже мало что могло повредить, разве что пожар. Он все еще пытался найти способ открыть дверцу. И явно уже наладился ее выломать.
— Оставь ее в покое, — сказал я.
— Что значит — «оставь»! — не понял он.
— То и значит. Что ты будешь с ней делать? Пусть возвращается к своим.
— Каким своим?! — Огюст ошарашенно оглянулся на трупы.
— К хранителям. Они и есть для нее настоящая семья, и ее она еще не потеряла. Она разберется, что делать.
— Да как ты можешь быть таким черствым мерзавцем?!
Я вздохнул, чувствуя на этот раз уже совершенно смертельную усталость.
— Даже если ты ее оттуда выцарапаешь, лучше ей не будет. Она с тобой не пойдет. Силой потащишь? Лучшее, что ты можешь с ней сделать, это оставить ее в покое.
— А как же все эти трупы в доме?..
— Хранители разберутся.
— О чем это вы тут говорите, мать вашу? — грубовато осведомился Готье, слегка придя в себя.
— Тут осталась девушка, живая, — заявил Огюст, пробуя дверцу плечом на прочность.
— О, — сказал Готье. — Конечно, нельзя ее тут оставлять…
— Она хранительница, — дополнил я.
— Э… — озадаченно проговорил Готье.
— Именно. Вы что, опыты на ней ставить собрались?
— Нет. — Огюст, нацелившийся снова на дверь, остановился и, окаменев, уставился на нее. — Нет, конечно.
— Поэтому, — сказал я, — оставь ее в покое.
— Но все эти трупы?
— Предлагаешь вытащить их на улицу?
— Не знаю…
— Давайте их чем-нибудь накроем! — сообразил Готье.
— Отличная мысль! — я вяло улыбнулся. — Только вы уж меня извините, кажется, помочь вам уже не смогу.
— Еще бы! — одобрил Готье. — Иди-ка ты уже вниз и скажи, что мы скоро будем, минут через пять. Народ-то беспокоится.
Так я и сделал, подумав только, попытаются они тут еще вдвоем, передумав, выбить дверь или нет. Судя по всему, не пытались. Оставаться там долго явно никому не хотелось. Так что, после того как я потихоньку, как в тумане, выбрался наружу, я успел лишь в общих чертах помягче описать ситуацию и объяснить, почему в дом лучше больше никому не входить, и на то, что там осталось, не смотреть.
— Я ведь когда-то рассказывал вам о Гамельнце. Там же был и еще один тип. Он был среди нападающих в тот вечер, когда мы возвращались от Ранталей.
— За ним ты тогда и погнался? — вспомнив, спросили Диана и Изабелла почти в один голос.
— Он самый. — Я посмотрел на побледневшую Жанну и решил, что говорить о подробностях не следует. Ни в коем случае.
Через пару минут к нам присоединились мрачные Огюст и Готье.
— Подумать только! — продолжал угрюмо бубнить Огюст. — И такая мразь еще воображает, что она с нами на одной стороне…
— Вот так и начнешь ненавидеть собственную сторону, — согласился я.
— Ну уж не настолько… — усомнился Огюст.
— Хоть это хорошо. Рауль, скажи-ка нам лучше как эксперт. Есть для хранителей хоть какой-то шанс вернуться к нормальной жизни, если некоторые из них еще сохраняют какую-то способность рассуждать?
— А с чего это вы взяли, что они сохраняют? — поинтересовался Рауль.
— Может и нет, но очень на то похоже. — И даже не потому, что незнакомка решила, что демоны бывают «хорошими», потому что покончили с нехорошими людьми — которые ведь при этом совершенно точно использовали пароль хранителей, отчего их и впустили в дом и, по крайней мере, когда это еще имело значение, не оказали сопротивления. И наверняка это был не первый дом, разоренный ими подобным образом. Нет, не потому, что демоны хороши — ведь о возможности подобного она уже слышала от своего учителя, как она и сказала, а потому, что она все-таки спряталась, проявила какую-то хитрость и рассудительность. Но может быть, я был неправ, и в этом тоже не было ничего особенного и странного. Просто почему-то очень хотелось так думать. Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть ее прямой немигающий взгляд. И может быть, все-таки именно потому, что она по-своему выразила нам благодарность, выказала какие-то очень человеческие чувства. И эти слезы в ее глазах… Они были настоящими.
