Все кругом было в крови. Посреди комнаты раскачивался кошмарный маятник — подвешенная за ноги старая женщина с отрезанными руками и огромными содранными клочьями кожи, свисающими дряблыми лоскутами. Уже мертва. Как и человек, привязанный к стулу собственными жилами, с вогнанными в глаза обожженными лучинами. А крики издавал мальчик лет десяти, истыканный ножами и насаженный на раскаленную кочергу. Его-то и застрелил Огюст первым делом, понимая, что ничего больше для него сделать нельзя.
— Не правда ли, чудесен мир, сотворенный Господом? — с глумливым смешком вопросил один из хозяйничавших здесь сволочей, мне незнакомый, смуглый и щербатый. Всего же их было пятеро. Прибавился еще некто седоватый, похожий на спаниеля с красными испитыми глазами и обрюзгшими щеками и восторженно-тупо ухмыляющийся здоровенный молодой балбес. Гамельнец и Дышло тоже были здесь.
— Неправда! — отрезал Огюст, делая шаг вперед.
— Так мы на одной стороне! Присоединяйтесь! — радушно засмеялся Гамельнец, бросивший кочергу, когда дверь была выбита, и покачивавший тяжелым, заляпанным кровью палашом, сменившим его прежний спадон. Мечтательная холодная улыбка, почти сияющий, расплавленный, плывущий от запаха крови взгляд, трепещущие в явном восторге ноздри. И все тот же знакомый почти бархатный голос, с едва уловимым акцентом и металлическим призвуком, дернувший в моем мозгу какие-то извилины будто струны. — Это ж все проклятые еретики!
— От проклятого еретика слышу, — заметил я, входя следом за Огюстом — как-то непринужденно мы заняли позиции по обе стороны двери.
Гамельнец посмотрел на меня с недоверчивым, пренебрежительным недоумением, явно не узнав. Зато впечатлительный Дышло задрожал, смешно замахав руками, в одной из которых беспорядочно заплясал пистолет.
— Я говорил тебе, говорил!.. — истерически вскрикнул он. — Это он!.. Вернулся!.. Опять!.. — Лишь дюжину дней назад я гнался за ним по ночным переулкам и не догнал. Теперь ему бежать было некуда. Он верно все почувствовал.
Гамельнец без выражения перевел взгляд с меня на Огюста и обратно.
— Турак! — воскликнул он с хладнокровным презрением, но и с каким-то проскользнувшим сомнением. — Они же просто заодно!..
— Ты прав, — улыбнулся я мягко. — Брат мой Вельзевул, бери тех, что слева, а я возьму тех, что справа!..
Вместо ответа Огюст сделал еще один шаг вперед и молниеносно взмахнул шпагой. Я его понимал, но он явно немного перестарался — из горла его первой, похожей на спаниеля, жертвы кровь брызнула фонтаном. Все дружно отшатнулись, чтобы не попасть под брызги. Огюст разъяренной пантерой скользнул под последние задержавшиеся наверху капли, вогнал второму, щербатому, шпагу в живот и резко дернул поперек, заодно помогая себе кинжалом, исторгнув из застигнутой на месте преступления сволочи уже собственный вопль боли и ужаса, а также лавину хлынувших наружу внутренностей.
Дикий вой Дышло слился с грохнувшим рядом выстрелом, но выстрелил он только оттого, что был в панике и у него тряслись руки — попал он точнехонько в потолок. А больше ему ничего делать и не пришлось. Остолбеневшему балбесу я вонзил рапиру в левый глаз, выдернув ее прежде, чем клинок застрял в кости черепа, а Дышло следующим же движением пронзил мозг через ухо. «Мои» еще легко отделались.
— Teufel! — выдохнул Гамельнец, наконец вытаращив глаза. Мы почти одновременно шагнули к нему, нацелив на него клинки. — Да кто вы?!..
— Ты знаешь, — сказал я угрожающе ласково, и он вдруг позеленел. Как ни крути, фантазия у него работала, пусть извращенная. — Пора!
— Оставь его мне! — кровожадно прохрипел Огюст.
— Ну уж нет! — не согласился я.
— Этот гад смел утверждать, что он с нами на одной стороне!
Воспользовавшись заминкой, Гамельнец, с ревом рубанув палашом воздух, очертя голову бросился между нами, надеясь проскочить к двери. Мы, развернувшись, проткнули его с двух сторон, судя по всему, проколов ему оба легких. Выскочившие с другой стороны острия скрестились, «перекрывая» Гамельнцу дорогу. Но этого нам показалось мало, мы оба повернули клинки. Кашляя, хрипя и захлебываясь собственной кровью, Гамельнец рухнул на колени. Раскачивающийся посреди комнаты «маятник», как раз качнувшись навстречу, ударил его в лицо, поцеловав своим застывшим оскалом. Огюст, вконец осатанев, схватил с пола кочергу и изо всех сил врезал ему по шее. Что-то хрустнуло, и бывший рейтар окончательно ткнулся носом в окровавленный пол.
— Это тебе привет от капитана Таннеберга! — прорычал Огюст. — И от меня! — еще удар. — И тебе тоже!.. — он хватил по голове еще живого, бившегося и скулившего на полу бандита с развороченным животом.
Все наконец стихло. Огюст выронил кочергу, с запоздалой брезгливостью нервно вытер руки о плащ и с жалобным стоном покачнулся. Я обеспокоенно поддержал его за плечо — вот только не надо падать в эту кровавую кашу.
— Гадость какая!.. — пробормотал он. И я был с ним совершенно согласен. Если бы он не повел себя как сумасшедший, таким сумасшедшим мог бы оказаться я. С легкостью и даже с удовольствием. — И все кончилось… Слишком легко для них! Чересчур!
— Не будешь же ты долго возиться с бешеной собакой, — утешил его я.
— А стоило бы! — буркнул Огюст. — Раз это как бы не собаки!..
— Понимаю, — кивнул я. — Чего-то такого хочется. Очень даже. Может, мы сами маньяки?
— Черта с два! — вскинулся Огюст. — Мы убиваем, хотя не хотим убивать! — его передернуло, он беспомощно махнул обеими руками в сторону парнишки, которого ему пришлось пристрелить. — А они — потому что хотят! Мы же… Именно потому что не хотим! Не хотим, чтобы бедные хранители еще до кого-то добрались. Или чтобы эти сволочи еще кого-то калечили и убивали, — он злобно пнул труп Гамельнца, еле сдерживаясь, чтобы не вскочить на него и не втоптать в пол. — И ведь во все времена полно таких сволочей!
— Вот за этим и придумали ад, — сказал я.
— Так вот вы какие. — Услышав шорох за спиной и незнакомый голос, я резко обернулся и чуть не натолкнулся на темноволосую девушку в белой ночной сорочке, стоявшую рядом совершенно прямо и глядевшую на нас широко открытыми черными глазами.
— Мм… — только и выговорил я нервно. Ей совершенно не стоило находиться здесь. Но она не проявляла ни малейшего страха, хотя в ее глазах блестели слезы. Целые озера. За ее спиной чернела раскрытая в стене потайная дверца.
— О боже… — пробормотал Огюст потрясенно. — Она все это видела…
Гамельнец был прав, говоря о еретиках. Только хранительница могла оставаться такой отстраненной, почти спокойной, холодной. И все-таки в ее слезах мерцало что-то очень живое. Она была существом другого мира, воспринимающим все иначе и все же воспринимающим. Не стану скрывать, что, столкнувшись с ней, мы сильно растерялись.
