Вновь стали рубить дверь. И одновременно с этими ударами изнутри донесся полный ужаса женский крик. Уильям закусил руку. Чего она так верещит? Ради всего святого, что с ней? Что этот негодяй с ней делает?
– Прекратите! – Он остановил своих людей.
Уильям приник к первому же пролому, какой удалось разбить в двери. В ничтожную щель, казалось, только мышь и может проникнуть. И все же Шампер крикнул в нее:
– Джоанна, ты слышишь меня?
Женский визг умолк, и через какое-то время его сестра отозвалась:
– Он сказал, чтобы вы прекратили. Он убьет меня, если…
Тут она замолчала.
Уильям посмотрел вниз: повсюду горели факелы, башня была окружена. Кто-то из его собратьев, закинув наверх крючья с веревками, уже взбирался по стене.
– Сестра, передай этому негодяю, что ему не уйти.
Что он хочет? Я готов его выслушать.
В ответ – молчание. Потом изнутри донеслись женские голоса. Только теперь Уильям сообразил, что со своей леди в башне была еще и ее камеристка Годит.
– Что происходит, ради всего святого? Джоанна, отзовись!
Последовало продолжительное молчание. Потом раздался голос сестры: дескать, ее пленитель требует коня к выходу из башни и предупреждает, чтобы все отошли на пятьдесят шагов.
Это было исполнено. Тамплиеры отступили, у них в руках были луки, у подножия стоял оседланный конь. Этому мерзавцу, как бы ловок он ни был, не удастся скрыться.
Они ждали. Ждали долго. Башня безмолвно возвышалась над притихшими воинами. Все не сводили с нее глаз.
А потом маршал вдруг неожиданно расхохотался.
Джоанна! Он всегда считал ее слишком глупой. Но и подозревал, что она очень хитра!
– Рубите дверь, – вновь приказал он каким-то внезапно потускневшим после резко оборванного смеха голосом. – Рубите, пока не разнесете ее в щепы.
– Но ваша сестра, мессир?
Уильям устало махнул рукой, но потом приказал:
– Пошлите наших людей совершить обход по окраинам лагеря, пусть высматривают воина в котте с гербом Лузиньяна. Думаю, он сейчас попытается пробраться к Арсуфскому лесу. Везде должны быть наши люди, пусть удвоят стражу в кольце оцепления вокруг Арсуфа и задерживают каждого подозрительного крестоносца.
– Но, мессир!.. Башня окружена, лазутчик не мог выскочить!
«У него было время. У них… Пока мои люди лезли на стену, пока я, словно полоумный, бился о дверь…»
– Делайте, что я сказал! Немедленно пошлите людей в лагерь… И чтобы мышь не проскочила. Он где-то здесь.
Но зачем тогда рубить дверь, спрашивается? Чтобы Уильям сам мог войти к сестре. И чтобы никто иной не понял, что она предательница.
Теперь Уильям уже не обращал внимания на женский визг в башне. Грохотали топоры, потом упала дверь.
– Я сам войду, – заявил маршал, отстранив своих храмовников.
– Мессир, это опасно!
Но он, приказав остальным дожидаться снаружи, даже не обнажил клинок, когда вступил внутрь.
Так и есть, грохот топора напугал только вжавшуюся в угол Годит. Она все еще голосила, но охнула и умолкла, когда маршал вошел в башенный покой. Поползла к нему по полу, простирая руки:
– Милорд де Шампер! Сэр Уильям, пощадите!
Годит обхватила его колени в жестких кольчужных чулках. Но он даже не взглянул на нее. Смотрел только на свою сестру.
Джоанна стояла, прижавшись к стене, и даже при свете единственного огонька в плошке Уильям видел, что она бледнее светлой шали, обвивавшей ее плечи. Глаза расширены, в них явственно читается страх… но и еще что-то. Непоколебимое упрямство.
Уильям даже не стал осматриваться по сторонам – он знал, что ассасина тут уже нет. Ушел, вылез в окно или выскочил в узкую дверь, выводившую на внешнюю башенную лестницу, еще до того, как башню окружили его тамплиеры.
Отстранив все еще цепляющуюся и горько рыдающую Годит, Уильям шагнул к сестре.
– Зачем ты это сделала, Джоанна?
Легкая тень прошла по ее горлу – она судорожно сглотнула. Но не ответила. Более того, ее подбородок надменно вздернулся, она не отвела взора.
– Зачем? – снова повторил маршал. – Он же предатель! Он убийца. Он враг!
– Нет, – негромко, с непоколебимой уверенностью произнесла она. – Я знаю, что он не враг. И знаю, что он не сделал нашему делу зла!
– Знаешь? Как ты можешь знать?
Она только упрямо мотнула головой.
И тогда он с силой ударил ее по лицу. Охнув, Джоанна упала. А Уильям кинулся к ней. Он словно ополоумел, схватил ее за косы, рывком поднял и стал так трясти, что у нее замоталась голова.
– Что ты можешь знать, дрянь! Что ты вообще понимаешь в нашем деле? Нашем, слышишь? Не твоем… Ибо ты… ты изменница. И ответишь за это!
Он вновь с силой ударил ее по лицу, бросил на пол, вновь замахнулся, будто намереваясь уничтожить, растоптать, раздавить…
Но между ними тенью кинулась Годит, упала на Джоанну, закрыла собой госпожу.
– Нет, нет! Не смейте! Ваша сестра беременна!
Уильям отступил. Задыхаясь, он стоял над ними, сжимая и разжимая кулаки. Нет, он не станет бить ее, раз она носит дитя. Но это стоило ему неимоверного усилия.
– Ты понимаешь, что ты – предательница? Ты чудовище, Джоанна.
Она стала тихо всхлипывать. Темные растрепанные волосы упали на лицо, длинные косы змеились по полу, когда она стала подползать к брату.
– Я не могла иначе, Уильям! – воскликнула она, вскинув залитое слезами и кровью лицо. – Я люблю его! Для меня он… Одно его существование уже значило жизнь для меня! И он не враг. Я знаю, я чувствую это. Ты, рыцарь ордена, человек, отказавшийся ради службы от велений сердца, никогда не поймешь меня. Но Мартин для меня все. Я ношу его ребенка… – Замолчи!
Он сжал кулаками виски и так стоял, пошатываясь. Если она сейчас не умолкнет… Он опасался, что снова набросится на нее. Грязная тварь! Брюхатая девка, у которой нет ни малейшего понятия о чести!.. И это его сестра!
Да, они были родня, плоть от плоти, кровь от крови. Шамперы! И это заставило Уильяма подавить клокочущую ярость. О, он ничего не сможет с ней сделать. Более того, он обязан скрыть от всех ее позор. И ее предательство.
– Я не желаю знать твои постыдные тайны, Джоанна. В этом ты сама должна разобраться с мужем. Остальное же… Никто ничего не узнает. Ты – Шампер! И ради этого я буду молчать о том, что ты совершила. Однако я более не желаю тебя знать! Не желаю называть сестрой. Убирайся! И никогда больше не обращайся ко мне.
Отвернувшись, сгорбившись, словно он нес на себе многопудовую тяжесть, Уильям вышел.
