Хоть Пенчерьевский и выглядел как Голиаф, ему нельзя было отказать в хорошем вкусе — или тому, кто занимался его столом и домашним хозяйством. Просторная столовая, как и остальные апартаменты, могла похвастать великолепным паркетным полом, люстрой, большим количеством парчи и расшитого шелка. Сам Пенчерьевский, к слову сказать, был облачен в шелк. Большинство русских джентльменов, как и мы, носят более или менее деловой костюм, но на полковнике был шикарный с отливом зеленый китель, перехваченный в талии ремнем с серебряной пряжкой, и того же цвета шелковые штаны, заправленные в сапоги мягкой кожи — впечатляющий наряд, и удобный к тому же, насколько можно судить.
Еда, к моему облегчению, оказалась хорошей: за превосходным супом последовали жареная рыба, рагу из говядины, блюда с самой разнообразной птицей, маленькие пирожные и отличный кофе. Вино оказалось не очень, но вполне годилось. Помимо яств, четыре прелестных полушария на другой стороне стола и светский разговор Пенчерьевского превратили обед в крайне приятное времяпрепровождение.
Он расспросил меня про Балаклаву, весьма дотошно, и когда я удовлетворил его любопытство, удивил меня тем, что молниеносно обрисовал, как должна была действовать русская кавалерия, проиллюстрировав перемещения войск при помощи столовых ножей, разложенных на столе. Полковник знал свое ремесло, без сомнения, но нашим поведением восхищался, в особенности Скарлетта.
— Боже правый, настоящий английский казак! — восклицал он. — Вверх по склону, да? Молодец! Он мне нравится! Вот бы его взяли в плен да отправили в Староторск. Да я бы с ним вовек не расставался: поговорили бы, вспомнили старые битвы, пошумели бы как закадычные друзья!
— И напивались бы каждую ночь так, что в кровать вас пришлось бы тащить, — резко заявляет мисс Валя. Эти русские леди, знаете, позволяют себе влезать в мужской разговор со свободой, способной повергнуть в ужас наше цивилизованное общество. И к тому же пьют: я подметил, как обе опрокидывали наравне с нами бокал за бокалом, без всяких последствий, разве оживились немного.
— Не без этого, golubashka,[55] — отвечает Пенчерьевский. — А он умеет пить, этот Скарлетт? Не может быть, чтоб не умел! Всякий настоящий кавалерист обязан, а, полковник? Не то что твой Саша, — говорит он Вале, нарочито подмигнув мне. — Можете себе представить, полковник: мой зять не умеет пить? На своей свадьбе он свалился на пол — да, да, на это самое место! И от чего? От пары рюмок водки! Святой Николай! Увы мне! Чем же оскорбил я так Небесного Отца нашего, что он дал мне зятя, не способного пить и дать мне внуков!
При этих словах Валя фыркнула совсем не подобающим дамам образом, а тетя Сара, говорившая, насколько я успел узнать, очень мало, поставила бокал на стол и едко заметила, что вряд ли стоит ждать от Саши детей, пока он сражается в Крыму.
— Сражается? — громогласно восклицает Пенчерьевский. — Как можно сражаться в конной артиллерии? Видел ли кто-нибудь, чтоб конноартиллериста притаскивали домой на носилках? Я хотел пристроить его в Бугский уланский, или даже в Московский драгунский, но — боже правый! — он же не умеет толком держаться в седле! Хорош же зять для запорожского hetman![56]
— Хватит, отец! — отрезала Валя. — Если бы он умел хорошо скакать и стал бы уланом или драгуном, английская кавалерия изрубила бы его на куски — ведь там же не было тебя, чтобы руководить боем!
— Невелика потеря, — буркнул полковник. Потом со смехом наклонился и взъерошил ее русые волосы. — Ладно, малышка, это твой муж, какой уж есть. Да хранит его Господь.
Я рассказываю вам про все это с целью дать представление о поведении русского сельского помещика у себя дома, со своей семьей. Впрочем, готов признать, что этот казак мог быть не совсем типичным. Неудивительно, что такое развлечение было не по нутру нашему деликатному Исту — да и полковнику, как я догадывался, было начхать на Иста. А вот мне Пенчерьевский понравился. Большой, громогласный, живой — неотесанный, если вам угодно, он стоил десятка наших благовоспитанных джентльменов, уж таких, как я, точно. В тот вечер мы с ним напились вдрызг — после ухода дам, которые были изрядно навеселе и по пути в свою гостиную во весь голос спорили по поводу платьев. Полковник распевал своим гулким, как орган, басом русские охотничьи песни и смеялся до коликов, пытаясь заучить слова «Британских гренадеров». Я тешил себя мыслью, что чертовски пришелся ему по нраву — люди меня любят, особенно когда в подпитии, — ибо он клялся, что полк и страна могут мною гордится, и царь был бы счастлив, имей нескольких парней моего пошиба.
— Вот тогда мы бы скинули этих ваших английских ублюдков в море! — ревел он. — Дайте нам нескольких скарлеттов, флэшменов и караганов — так его, что ли? — и больше ничего не нужно!
Но как бы он ни был пьян, когда мы поднялись наконец из-за стола, полковник старательно повернулся в направлении к церкви и истово перекрестился и лишь потом, пошатываясь, стал провожать меня вверх по порожкам.
За грядущую зиму мне предстояло познакомиться с различными сторонами личности Пенчерьевского — со всеми, если на то пошло, — но в первые недели вынужденного моего пребывания в Староторске я наслаждался жизнью, чувствуя себя совершенно как дома. Все оказалось много лучше, чем я ожидал: на свой медвежий, громогласный лад граф был весьма дружелюбен, дамы вежливы (поскольку я решил проявлять осторожность, прежде чем попытаться свести с Валей более тесное знакомство) и общительны, мы с Истом пользовались почти полной свободой. Это был месяц, в котором каждый день напоминал воскресенье в нашем сельском поместье, только без присущей ему чопорности. Ты мог приходить и уходить по своему усмотрению, располагаться, где удобно, обедать вместе со всеми или в своей комнате — Либерти-холл, да и только. Днем свое время я делил между напряженными занятиями русским языком и прогулками, пешими или верховыми, в обществе Вали, тети Сары или Иста. Вечерами мы болтали с графом или играли со всей семьей в разновидность виста, называвшуюся у них «англичанка» — кстати, в Англии эта игра вошла в моду в последние несколько лет, — и вообще не скучали. Мой интерес к русскому языку вызывал у них особый восторг, так как они жутко гордились своей страной, а я совершал быстрые успехи. Вскоре я говорил и понимал лучше, чем Ист. «У него в роду были казаки! — гудел Пенчерьевский. — Прицепите ему бороду к этим дурацким английским бакам, и вот вам вылитый кубанец. А, полковник?»
Но все хорошо до поры — пока ты не убедишься, что воспитанность и добродушие у этих людей так же непостоянны, как майские заморозки — это не более чем маска, под которой прячутся совершенно чуждые нам существа. Вопреки всей их видимой цивилизованности, даже хорошему вкусу, варварство спрятано в них неглубоко, и только ждет часа, чтобы вырваться наружу. Стоит забыть об этом, как какое-нибудь слово или случай напоминают тебе: тут не что иное, как средневековый замок, где царит феодальный закон. Этот добродушный, веселый гигант, со знанием дела рассуждающий о кавалерийской тактике и охоте и играющий в шахматы как гроссмейстер, был наделен одновременно кровожадностью и коварством вождя каннибальского племени; а милые дамы, щебечущие про парижские моды и составление букетов, в определенном отношении менее женственны, нежели амазонки Дагомеи.
