Васька Шнырь посмотрел на Петрю как на местного дурачка.
— Ты думай, что говоришь, — ответил он, досадливо морщась. — Кто такой Серега Матрос, а кто я. Жиганы и воры всегда жили как собака с кошкой. Нет у нас никаких общих дел. И до сих пор Матрос понятия не имел, где находится моя хата. Нет, он шел, чтобы взять меня за горло и потрясти как пустой мешок, в котором были отруби. Авось мне известно гораздо больше, чем я рассказал Графчику. Я это нюхом чую.
К ним подошел половой и принес новую порцию варенухи[44], а на закуску печеные яблоки. Притон Охрима Щербы славился этим напитком, и Васька никогда не отказывал себе в удовольствии выпить тыкву-другую в хорошей компании. Но сегодня даже его любимая варенуха почему-то казалась какой-то не такой. Она чересчур горчила, будто ее настаивали на полыни.
Приятели молча разлили варенуху по кружкам и выпили. Говорить больше не хотелось ни о чем. Они с неторопливой обстоятельностью грызли печеные яблоки и говяжьи мослы, на которых еще оставалось мясо, и рассматривали пеструю публику, заполнившую притон Охрима почти под завязку.
Неожиданно Васька насторожился. К ним сквозь людское скопище пробирался Джулай. Его угрюмое лицо не предвещало ничего хорошего.
— Вам нужно уйти, — заявил он безапелляционно, склонившись к столу. — И как можно быстрее.
— Почему?! — в один голос воскликнули приятели.
— Хозяин сказал, что нам не нужны лишние хлопоты.
— Не понял… — Васька смотрел на Джулая с вызовом. — Это с каких же пор честным ворам Охрим стал отказывать в приюте?! Зови сюда хозяина! Будем разбираться.
— Не будем, — коротко ответил Джулай, и его ручища нырнула под одежду, где угадывалась рукоятка кинжала. — Или вы сами уберетесь, или…
Васька Шнырь сдался. Судя по решительному виду Джулая, спорить было бесполезно. Верный пес Охрима Щербы по приказу хозяина мог перерезать горло кому угодно — прямо здесь, в притоне, — и никто из его завсегдатаев даже не пикнул бы. Что касается полиции, то для них смерть какого-нибудь шаромыжника не представляла особого интереса.
— Ты хоть скажи почему? — жалобно спросил Васька.
— К нам фараоны вот-вот могут нагрянуть, — наконец снизошел до объяснения Джулай.
— Удивил… — Шнырь скептически ухмыльнулся. — С Охримовой хазы можно всю гоп-компанию подмести под одну метелку и засадить в кутузку без суда и следствия. Только места там для всех не хватит. Или у вас давно не было полицейских облав?
— За вами сам Шиловский охотится, — наконец сообщил Джулай главное.
Васька побледнел. Петря с тревогой посмотрел на приятеля: что это с ним? Он не знал, что надзиратель сыскной полиции Шиловский был настоящим пугалом для киевских воров.
Если Шиловский наметил взять кого-нибудь из мазуриков, то того могло спасти от тюремных нар лишь срочное бегство из Киева. У надзирателя было много агентов, и Шнырь не мог бы поручиться, что кто-нибудь из стукачей сейчас не сидит за соседним столом.
— Понял, — ответил Васька. — Мы уходим. Зови полового, нам нужно расплатиться.
Пришел половой, разбитной малый в вышитой украинской рубашке и с улыбкой во все его рябое лицо. Она была как приклеенная, и от нее за версту разило фальшью. Но сейчас Ваське Шнырю было не до физиономических наблюдений. Он заказал еще две бутылки водки, холодной говядины и пампушки с чесноком.
— Зачем?.. — удивленно спросил Лупан, который был уже сыт.
— Надо… — буркнул Васька. — Мы пойдем на ночевку к Овдокиму.
— А это кто такой?
— Узнаешь… потом, — ответил Шнырь, бросив быстрый взгляд на Джулая.
Но тот стоял немного в сторонке, будто ему и дела никакого не было до двух приятелей, — ждал, чтобы выпроводить их через один из потайных выходов.
Половой принес объемистый сверток, и приятели пошли вслед за Джулаем, который по пути сметал всех словно бронепоезд. Сначала они очутились в какой-то кладовке, затем нырнули в люк и оказались в подземелье, которое вывело их на конный двор. Здесь Джулай с ними распрощался.
— Дальше найдете дорогу сами, — сказал он неожиданно потеплевшим голосом. — Ты, Васька, зла на меня не держи. Так надо.
— Да понял я, понял. Заметано. Спасибо, что предупредил насчет Шиловского.
— Это не мне спасибо, а хозяину. Он мудрый, он все знает.
Насчет мудрости и всезнайства Охрима Шнырь был наслышан. Ему было известно, что у содержателя притона были свои осведомители среди полицейских агентов, которые, как говорится, ели с двух рук: получали плату за информацию и от полиции, и от Щербы.
— Ну, бывай… — Васька махнул рукой — изобразил прощальный жест, и приятели углубились в хитросплетение кривых и грязных улочек Подола.
— Куда мы идем? — не выдержал Петря, когда они молча протопали километра два.
Хорошо хоть луна время от времени показывалась из-за туч, иначе кто-то из них точно сломал бы ногу. Иногда им на пути попадались темные человеческие фигуры, и Лупан невольно хватался за нож, но таинственные полуночники лишь прижимались поближе к плетням, уступая им дорогу, и таяли в темноте как привидения.
Наверное, ночные прохожие — скорее всего, мазурики — по каким-то признакам узнавали своих. Потому что ни один законопослушный подольский мещанин не рискнул бы выйти в ночное время на улицу. Разве что на большом подпитии. Или в компании. Но и в таком случае у него не было никакой гарантии, что он вернется домой в одежде и с кошельком.
— К Днепру, — ответил Васька. — Ты разве еще не понял?
— Что к Днепру, я догадываюсь. Но вот что мы там забыли — это вопрос.
— Домой нам ходу нет — ни тебе, ни мне. А нам нужно место для ночлега. Место скрытное, потаенное. Поэтому будем проситься к Овдокиму. У него есть просторная землянка в яру.
— А-а… — до Петри наконец дошел замысел Шныря.
В теплую пору года бродяги устраивали шалаши на побережье Днепра или ютились в землянках. В многочисленных киевских ярах, куда даже у весьма деятельного Шиловского с его агентами и фараонами не доставали руки, было обустроено огромное количество подземных жилищ.
В сезоны дождей бродяги занимали возвышенности, хотя делали это неохотно; они не любили быть на виду. Дело в том, что за бродяжничество можно было запросто угодить в работный дом, в котором, как правило, принудительно заставляли работать (в обмен за проживание, одежду и питание). Похоже, Овдоким был одним из таких отверженных.
С днепровских круч яры смотрелись как ночное небо, опрокинутое на землю. Великое множество костров казалось звездным скоплением наподобие Млечного Пути, в котором по прихоти небесного Создателя то зажигались, то гасли новые светила. Время было еще не совсем позднее, и бродяги готовили себе горячую еду, а некоторые — те, что жили кучно, — собирались вокруг огня в тесные компании, чтобы покалякать о делах житейских.
