— Тверды ли ваши намерения вступить в брак? — священник старался быть строгим, но даже он не смог не улыбнуться в свою русую пышную бороду, глядя на эту удивительную пару: длинноволосый красавец шляхтич с рыжеватыми усами и выразительным взглядом из-под темных бровей и кареглазая чаровница-невеста с волосами кофейного цвета, вся в белом, словно ангел.
— Так, — кивали Кмитич и Алеся в ответ на вопрос священника.
— Есть ли обещания вступления в брак с кем-то другим?
— Нет, — ответил Кмитич.
— Нет, — ответила Алеся.
Началось венчание. Священник читал краткую ектенью и три молитвы, в которых упоминал ветхозаветных праведников, верно и счастливо живших в супружестве, а также просил Господа даровать венчающихся детьми и внуками, благословить их благополучием.
— И дай им друг к другу любовь в союзе мира, — закончил поп и, повернувшись, взял с аналоя венец, крестообразно осенил им жениха, дал поцеловать расположенный на венце образ Христа со словами: «Венчается раб Божий Самуэль рабе Божией Александре во имя Отца, Сына и Святаго Духа». Подобным образом священник благословил и невесту. «Божа, как она красива!» — думал при этом Кмитич, наблюдая за Алесей, как она в белой шелковой фате, так красиво сочетающейся с ее темными волосами и светло-розовым лицом, целует образ Богородицы на своем венце, как дрожат ее длинные черные ресницы, как отражается свет свечей в ее больших карих глазах.
Священник трижды произнес: «Господи, Боже наш, славою и честью венчай их». И трижды благословил новобрачных. И с этого момента оршанский князь Самуэль Кмитич и россиенская княжна Александра Биллевич превратились для Церкви из жениха с невестой в мужа и жену. Но венчание все еще продолжалось. Венцы передали свидетелям — Михалу и Полине, кузине Алеси, чтобы те держали их над головами венчающихся. Священник читал строки из послания Святого апостола Павла, в которых брак называется Великой тайной. Михал не то вздыхал, не то всхлипывал, глотая слезы умиления за своего друга, а Кмитич совсем опьянел от ароматного запаха мирра, расплавленного воска горящих свечей, голубых струек ладана и завораживающей молитвенной мелодии «Отче наш». Он даже не сразу приклонил голову под венцом в знак покорности. После молитвы священник подал молодым общую чашу с красным вином, осененную крестным знаменем. Сначала Кмитич, а затем Алеся сделали по три маленьких глотка из чаши, которая являла для них символ общей судьбы в радости и в горе.
Красное вино чуть-чуть отрезвило Алесю, которая не то от счастья, не то от торжества момента чувствовала, как все плывет перед глазами, как двоится бородатый священник в золоченой рясе. Она опомнилась, лишь когда ее правая рука оказалась на руке Самуэля. Отец Владимир накрыл их руки епитрахилью, а сверху положил свою ладонь. Не отрывая своей руки, священник трижды обвел молодых вокруг аналоя, на котором лежали Крест и Евангелие, что означало вечное совместное шествие по жизни. Михал и Полина тихо следовали за новобрачными, терпеливо держа над их головами венцы. Уже без венцов священник подвел новобрачных к царским вратам, где они поочередно целовали иконы Спасителя и Божьей Матери, затем — крест, и священник вручил им две освященные иконы — Спасителя для жениха и Богородицы для невесты.
— Объявляю вас мужем и женой!
Кмитич с Алесей взглянули друг другу в глаза и улыбнулись. Как долго они ждали этого момента!
— Ну, виншую, Самуль! Будьте счастливы! — первым поздравил Кмитича и Алесю Михал. Подошел, сияя улыбкой, высоченный рыжеусый Собесский, подошел Замойский, подходили, поздравляя, россиенские родственники Алеси…
— Дзякуй, дзякуй… — повторяли, улыбаясь всем, молодые. Но процедура была еще не закончена. Священник начал служить благодарственный молебен. Затем совершил отпуст: перечислил имена святых, которые становятся покровителями молодоженов, и возгласил многолетие новобрачным.
Тут же зазвучали колокола. Под их звон процессия вышла из ворот церквушки под яркое сентябрьское солнце, осыпаемая детьми и девушками зернами ячменя. Обратно Кмитич ехал с Алесей также в одной повозке, украшенной еловыми лапками да бубенчиками.
— Виншую! — то и дело к ним подскакивал на горячем коне Михал и поздравлял молодоженов. Алеся счастливо жалась к плечу своего мужа, улыбаясь, смотрела ему в глаза. Кмитичу казалось, что он спит, не верилось. «Словно сон, — думал он, — словно сплю. Как-то уж слишком все хорошо да гладко! Вчера война и кровь — сегодня любовь и свет!», — и он нежно целовал в губы свою Алесю.
Конечно, свадебный стол был не тот, что на первой довоенной свадьбе Кмитича в Смоленске. Ни ноздрей лося, ни медвежьих лап в вишневом соусе. Военное лихолетие все же сказывалось на шляхетском достатке. Однако после скудной и скромной солдатской пищи Кмитич и его дружина были весьма довольны угощением и питьем. Хмельных напоев было и в самом деле предостаточно. Из мяса преобладала птица — жареные куропатки, перепела да фазаны, и рыба.
— И я в следующем году женюсь, — говорил, счастливо улыбаясь, захмелевший Ян Замойский, молодецки отбрасывая со лба длинные медового цвета волосы. Собесский при этом настороженно на него смотрел.
— А твое сердце все еще свободно? — спрашивал Кмитич сидящего рядом Михала.
— Так, — кивал несвижский князь, — что-то мне не везет в любви!
— Не хвалюйся, пан! — хлопал его по плечу Собесский. — Хочешь, я тебя со своей сестрой познакомлю? Катажиной! Красивая, но такая же несчастливая в плане шлюба. Не везет ей, бедной девушке! Вышла было замуж, да вот убило в апреле на войне ее мужа князя Владислава Доминика Заславского-Острожского, и сейчас она вдовушка. А ведь молода, почти как ты, Михал. Не понравится тебе Катажина — воля твоя! Не обижусь. Понравится — женись! Родственниками станем! Хотя тебе еще рано! В смысле, жениться рано, а родней хоть завтра станем!
— Ну познакомь, — соглашался чисто из вежливости Михал. Про сестру Яна Собесского он уже однажды слышал от всезнающего Януша Радзивилла, и портрет Катажины не вырисовывался для Михала привлекательным.
Кмитич усмехнулся. Он, самый трезвый, решил не говорить в присутствии Собесского, что Катажина еще в четырнадцать лет преуспевала в амурных делах, в отличие от наук, а в пятнадцать родила мальчика от Дмитрия Вишневецкого. Ребенка припрятали у родителей до поры до времени, и когда Катажину выдали-таки замуж за князя Заславского-Острожского, то ничего не ведающий про ребенка князь пришел в ярость, узнав, что ему кое-чего не договорили до свадьбы. Катажину он, правда, не бросил, но громогласно называл Собесских мошенниками. Однако более хмельной Замойский не стал скромничать:
