Всеобщий вздох долгожданной радости вознесся над враз ожившей толпой. Люди смотрели в сияющие глаза Йомалы и чувствовали, что преображенный бог, как и прежде, видит и знает все — как охотнику выжить в зимней тайге и добыть зверя, как рыбаку поймать много рыбы и не прогневить при этом Голубую Змею, как женщине сохранить очаг и вырастить детей здоровыми и добрыми: Вся накопленная веками мудрость лесного народа светилась в глазах Йомалы, а из глубин высокого неба биарам светило и грело их Солнце новой, прекрасной жизни.
В устье Полуденной Кельтмы дружина Светобора вынуждена была задержаться. Булгары могли уйти двумя путями — вниз по Каме, к ее истокам. Кормщик Тороп предложил разделиться, но Светобор с этим не согласился. Булгар нужно было не только догнать — одолеть! Силы и теперь были неравны, а малой дружиной сладить с батырами и вовсе никакой надежды не было. А посему нельзя разжимать кулак новгородский. Но как угадать, в какую сторону тем кулаком ударить?
Оставалась одна надежда — Юмшан.
Вогульский княжич, разумевший язык биаров, в сопровождении полудюжины ушкуйников отправился в прибрежное биарское селение.
Остальные новгородцы рады были немного отдохнуть. Одни затеяли варить похлебку. другие чинили одежонку, третьи направляли оружие, а иные просто грелись на солнышке. То же и мечник Кистень дремал у воды. Рядышком неугомонный Якуня зашивал порванный сапог. Работал споро, а вот молчать ему было скучно.
— Ты спишь, что ли? — спросил для начала. Кистень промычал что-то, шевельнул ручищей — отстань!
— А я ведь, Кистенюшка, все на твой перстенек поглядываю, — не унимался Якуня. — Да и ты, замечаю, частенько к нему взором тянешься. А ведь допрежь сего похода не было у тебя колечка этого:
Кистень открыл глаза и блаженно потянулся могучим телом.
— Никак, зазнобу завел, — Якуня тоненько хихикнул, — а нам не сказываешь.
Кистень тяжело поднялся, сел и привычно оглядел перстенек на мизинце.
— Да, брат, зазноба, — вздохнул он, — да только не моя.
— Как это? — еще сильнее оживился Якуня.
— Да чего там? — мечник безнадежно махнул рукой. — Какая мне теперь зазноба:
— Поведай, не томи, — попросил любопытный Якуня.
— Ну, слушай, коли охота, — согласился Кистень. — Все одно без дела сидим. В ночь перед походом зашел я к приятелю и с ним вместе набрался хмельного меда, да так яро, что в положенный срок не вышел на берег.
— Помню, — обрадовался Якуня, — Мы-то подумали, что ты занедужил.
— Занедужил: — ухмыльнулся Кистень. — Весь день спал, как зарезанный, а когда проснулся, другая ночь наступила. Приятель не отпускал меня, мол, плюнь ты на эти битвы, мы тут с ковшами да корчагами не хуже сразимся. Но мне стало совестно — вроде как оробел. И дошел я, почитай, через весь город к реке. Было почти темно. И вот в этой темноте услышал я какую-то возню. Пригладелся — три молодца тащат в заулок мешок, а он… извивается и стонет.
Следом еще двое. Чего несут — непонятно, однако, пищит дитячьими голосами. Чую, что черное какое-то дело деется. Сперва двоих задних лбами чикнул — они сразу готовые. Те трое мешок бросили и на меня. А я с перекисшего во мне меда угрюмый и очень злой:
— Понятно, — Якуня засмеялся тонким голосом.
— А после распутал я мешок да и вытряхнул из него женку молодую, Она сразу к чадам своим — кудахчет над ними, смешно вспомнить. Проводил я их до двора какого-то. Вышел хозяин, узнавши обо всем, совал мне серебро пригоршнями. А мне зачем — в чистом-то поле? Я уже тогда придумал догонять вас верхом по берегу. Тогда она, женка-то, снимает с пальца перстень. Не хотел я брать, да чую — обидится. Взад перстенек, а он х-эх, никуда не лезет. На мизинец вот кое-как насадил…
— Чудно! — сказал Якуня. — Чей двор-то был?
— А кто ж его разберет в темноте? — Кистень махнул рукой и снова улегся на траву.
— Чудно, — повторил Якуня, ловко затянул дратву в узел и обрезал конец ее острым ножом.
Добравшись до биарского селения, Юмшан попросил сопровождавших его ушкуйников схорониться в кустах. Иначе, объяснил он, биары испугаются и ничего не скажут. Воины согласились, но глаз с вогулича не спускали.
Селение оказалось пустым, только в одной из хижин сидели три старухи с большим выводком ребятни. От старух Юмшан узнал, что все жители уплыли вниз по Большой Реке на великий праздник, а булгар они, старухи, не видели, Юмшан вышел из хижины и в задумчивости сел на перевернутую лодку, любопытные дети выгладывали из дверей хижины, впереди стоял рослый, постарше остальных, мальчик. Юмшан ласково улыбнулся ему, поманил к себе, мальчик улыбнулся в ответ, но шагнуть через порог все же не решился.
— Булгар видел? — спросил Юмшан, все так же улыбаясь. Мальчик молчал и шмыгал носом.
— Пять больших лодок с красивыми хижинами из тряпок, — подсказал Юмшан. Мальчик подумал и кивнул головой.
— Куда они ушли?
Мальчик еще подумал и решительно махнул рукой.
Итак, булгары ушли вверх. Там они перетащатся в Серебряную реку и, спустившись по ней, уйдут в свое царство. Но если отправиться в погоню немедленно, то булгары не успеют дойти даже до волока. Тогда вогульское серебро достанется новгородцам очень легко. Волчья стая завалит булгарского быка, хищник опьянится свежей кровью… Отец вряд ли успел увести своих людей за Камень. И на обратном пути ободренные успехом новгородцы могут потребовать добавочную дань за свои лишние хлопоты. Этого может и не случиться, но все же лучше выиграть время:
Вернувшись в лагерь, Юмшан сказал, что биарские жители ничего не знают, но говорят о каких-то людях, уплывших вниз по реке.
И снова дружно взлетели и разом опустились узкие крылья весел, взбурлила взрезаемая ушкуйными клювами вода, упругий речной стрежень подзватил легкие судениышки — дружина Светобора кинулась в погоню.
Воевода стоял на носу передового ушкуя и напряженно вглядывался в речную даль. Каждый новый поворот реки заставлял его напрягаться еще сильнее — за любым лесистым мысом могли обнаружиться булгары. Но мыс оставался позади, открывшийся речной плес был пуст — булгар не было.
Так продолжалось несколько дней, и Светобор незаметно для себя начал сомневаться в правдивости Юмшана. Неужели вогулич обманул? Но зачем?
Светобор украдкой бросал взгляд на княжича и всякий раз видел одно и то же — Юмшан напряженно вглядывался в речную даль, пыл погони в лице его смешивался с недоумением и тревогой. Однажды, почувствовав на себе взглед новгородского воеводы, он сам приблизился к Светобору и заговорил с ним.
