Захар Евграфович принял уже не один стаканчик с мужичком, который нашел станок и так сильно на них с Данилой поначалу строжился, расспрашивал его о тонкостях рыбалки, а тот, захмелев, все кричал, что один короб стерляди он отдает хорошим людям, которые выручили его, одолжив коня, и короб требуется забрать немедленно, в сей же момент.
Просидели они у костра, чокаясь и разговаривая, почти до самого утра.
А утром, накоротке соснув в санях, Захар Евграфович поднял Данилу и коротко приказал:
– Забираем рыбу прямо с коробом и едем в Успенку.
И за рыбу, и за короб Захар Евграфович расплатился с мужичком, который вчерашние обещания, похоже, напрочь запамятовал и деньги принял, как должное, даже пересчитал их, а после долго еще смотрел вслед, приложив козырьком ладонь ко лбу, и, наверное, дивился своей собственной удачливости: это надо же, за столь малый срок так много фарта привалило!
А Захар Евграфович, словно израсходовав за вчерашний день до донышка свой пыл, сидел всю дорогу в санях задумчивый и молчаливый. Временами опять доставал карту, подолгу вглядывался в нее и, забывшись, даже шевелил губами, словно хотел что-то вышептать.
Данила с расспросами к нему не вязался, хотя спросить хотелось: а за каким лихом с полным возом рыбы они в Успенку едут? Торговать будут? Вот смеху-то… Может, для иной нужды рыба понадобится? Для какой? Не найдя ответа и не желая расспрашивать Захара Евграфовича: не баба же, чтобы по каждому случаю любопытствовать, – Данила соскочил с саней, пробежался рядом с ними, разминая ноги, и снова пожалел, что охота на зайцев пропала. А по такой погоде в самый раз бы отвести душу и срезать на бегу ушастого метким выстрелом. Да не судьба, видно.
Добрались до Успенки ночью, уже при луне и при ярком звездном небе.
– Данила, а на постой нас тесть твой пустит? – Захар Евграфович, словно проснувшись, повеселел. – или кобелей натравит? Может, нагрянем, постучимся?
– У него снегу зимой не выпросишь, а когда пернет, по двору с ведром бегает, чтобы вонь к соседу не улетела, – недовольно пробурчал Данила, – а на постой… На постой мы в другое место определимся.
И он направил коня прямиком к избе Митрофановны.
Старуха еще не спала, в окне теплился огонек, но долбиться в двери и рассказывать, кто к ней в гости пожаловал, пришлось долго, пока не лопнуло у Данилы терпение, и он крикнул во все горло:
– Митрофановна! Деньги тебе нужны?! Или мы дальше поедем?!
За дверью – будто проворная мышь зашуршала. Стукнул один засов, другой, и дверь открылась.
– А я тебя, Данюшка, не признала сразу. Слышу – голос вроде бы знакомый, а признать не могу, – елейным голоском запела Митрофановна, пропуская гостей в дом. – А это кто с тобой приехал-пожаловал, товарищ твой?
Данила, не отвечая, по-хозяйски прошел в дом, поставил в угол ружья и винтовку, помог раздеться Захару Евграфовичу и снова вышел на улицу, чтобы обиходить коней и занести мешки с припасами. Попутно притащил и высыпал на пол охапку крупных стерлядей:
– Вари уху, Митрофановна. Проголодались мы, весь день в дороге.
Понятливая старуха, успев разглядеть острыми глазками, что товарищ у Данилы – не в крапиве найденный, а человек состоятельный, мигом затопила печку, и скоро в большом чугуне у нее кипела уха, на столе появились соленья и варенья, поднятые из подполья, запыхтел самовар. Захар Евграфович только посмеивался, наблюдая за проворной старушкой. Митрофановна между тем, хозяйничая, осторожно пыталась вызнать: какая причина привела к ней гостей, по какой надобности Данила со своим товарищем в деревню пожаловали? Но Данила, как обычно, отмалчивался, а Захар Евграфович, делая вид, что ничего не понимает, продолжал посмеиваться.
Так Митрофановна, в великом расстройстве, и осталась в неведении.
А гости, лихо справившись с поздним ужином, сразу же повалились спать.
Утром поднялись поздно, при солнышке. Захар Евграфович сразу же заторопил Данилу:
– Поехали, поехали…
– Куда? – сладко зевая, спросил Данила.
– Да здесь, недалеко… – и Захар Евграфович неопределенно мотнул головой.
Лошадь велел запрячь в те сани, на которых стоял короб с рыбой.
Выехали из ворот. Митрофановна, не утерпев, выскочила на крыльцо – до зарезу требовалось ей знать: куда они направятся?
– Покажи, где твой тесть живет, хоть знать буду… – Захар Евграфович не успел договорить, а Данила, натянув вожжи, остановил коня и обернулся: это еще зачем?!
– Да просто глянуть хочу, в каких хоромах он проживает. Ты не бойся, Данила, если драться кинется – мы вдвоем отобьемся!
– Кто сказал, что я боюсь! Напугался! Было бы кого бояться! – Данила понужнул коня, и скоро они оказались возле глухого заплота, который отгораживал просторный двор Клочихиных от улицы.
Захар Евграфович легко соскочил с саней, поправил на голове шапку и постучал в калитку. В ответ ему грозным рыком отозвались злые клочихинские кобели. Затем стукнула дверь, по снегу проскрипели тяжелые хозяйские шаги, калитка сердито распахнулась, и вышагнул из нее сам Артемий Семеныч Клочихин. Сурово повел взглядом на незваных гостей и поправил полушубок, накинутый второпях на плечи, как будто примеривался скинуть его наземь одним движением – словно к бою изготавливался. А за спиной у него хрустели уже по снегу скорые шаги – Игнат с Никитой вывалились следом из калитки и встали справа и слева от тяти. Эти даже на плечи ничего не накинули – в рубахах выскочили. Данила, исподлобья глядя на Клочихиных, запоздало жалел, что ружья и винтовка остались в углу избы Митрофановны.
Один только Захар Евграфович ничему не удивлялся, не настораживался, а излучал благодушие. Сдернул с головы шапку, поклонился:
– Доброго тебе здоровья, хозяин!
Артемий Семеныч угрюмо молчал, прищурившись и притушив синий взгляд. Даже головой не кивнул. Сыновья его, переступив с ноги на ногу, чуть выдвинулись вперед и тоже набычились. Захар Евграфович шапку в руке держал, не надевая ее, и продолжал улыбаться:
– Должок за мной имеется, уважаемый хозяин. Когда ты у меня в гостях был, не отблагодарил тебя. Луканин я, Захар Евграфович. За француженку, которую доставил, – спасибо большущее. А что недоразумение случилось – извиняй великодушно. Вот и Данила жалеет, что так случилось. Прими от нас в подарок, хозяин, стерлядку свежую и денежек немножко, – он полез в карман, но деньги вытащить не успел.
Артемий Семеныч, головы не поворачивая и продолжая вприщур смотреть на гостей, скомандовал:
– Никита, отвяжи Лохматого с Карнаухим, да и отпусти, коли эти благодетели восвояси не уберутся.
Два кобеля, вставая на дыбки, мигом появились в проеме калитки; рвали короткие цепи из рук Никиты и заходились в злобном рыке, оскаливая крепкие, желтоватые клыки. В любой момент мог их спустить Никита, и порвали бы они гостей, как две тряпицы. Справиться с такими зверями – дело почти немыслимое. Конь и тот шарахнулся в оглоблях.
