— Ты принял старшую сестру за тетку, — вставила Изабелла, приложив свою красивую руку к губам больного. — Помолчи, тебе вредно волноваться!
В комнату вошел доктор Ситгривс. Его несколько встревожило лихорадочное состояние пациента, и он подтвердил слова Изабеллы. Капитан Лоутон отправился выразить соболезнование Роноки, который пострадал прошлой ночью, сделав сальто-мортале вместе со своим седоком. К великой радости драгуна, ординарец сообщил, что лошадь последовала примеру хозяина и дело пошло на поправку, после нескольких часов беспрерывных растираний ее ноги вновь обрели, по выражению Лоутона, способность “систематически передвигаться”. Драгун велел оседлать Роноки, намереваясь присоединиться к кавалеристам, стоявшим на постое в деревне Четыре Угла, — правда, не раньше, чем он отведает вкусные яства на предстоящем пиршестве.
Тем временем Генри Уортон зашел навестить Уэлмира, и благодаря его утешениям к полковнику вновь вернулось хорошее расположение духа. Он решил подняться с постели и уже был готов встретиться с противником, о котором отзывался с полным пренебрежением, хотя, как показали события, не имел на то никаких основании. Уортон прекрасно знал, что причиною их беды — так оба они называли свое поражение — была опрометчивость полковника, но он добродушно приписывал все лишь несчастной случайности; из-за нее-то англичане лишились в бою своего командира и в их отряде произошло смятение.
— Короче говоря, Уортон, — сказал полковник, спустив одну ногу с кровати, — то, что случилось, можно объяснить стечением ряда досадных обстоятельств; даже ваша лошадь вдруг понесла, и вам не удалось передать майору мой приказ ударить во фланг мятежников.
— Совершенно верно, — ответил капитан и подтолкнул к кровати полковника туфлю, — если бы нам удалось открыть по ним сильный огонь, мы обратили бы в бегство этих бравых виргинцев.
— Да, да, и в два счета! — крикнул полковник, спустив вторую ногу. — К тому же нам пришлось выбивать пехотинцев из засады, а это и дало виргинцам возможность обрушиться на пас.
— Еще бы! — согласился капитан, отправляя вторую туфлю вслед за первой. — Уж майор Данвуди никогда такой возможности не упустит.
— Мне кажется, что, если бы можно было начать все сначала, — продолжал полковник вставая, — мы весьма основательно изменили бы положение. Впрочем, и сейчас мятежники могут бахвалиться лишь тем, что взяли меня в плен, — ведь им так и не удалось вытеснить нас из леса.
— Конечно, не удалось бы, если бы даже они и попытались это сделать, — заметил капитан и бросил Уэлмиру остальные принадлежности его костюма.
— Ну, это одно и то же, — возразил полковник, начав одеваться. — В военном искусстве самое главное — найти тактику, которая устрашает врага.
— Ну конечно, вы же помните, как в одной из атак мы разбили их наголову.
— Верно, верно! — с воодушевлением воскликнул полковник. — Будь я там, я воспользовался бы нашим перевесом, и мы поменялись бы с янки ролями!
С этими словами Уэлмир проворно закончил свой туалет и вскоре предстал перед обитателями коттеджа. Он снова был преисполнен самого высокого о себе мнения и нисколько не сомневался, что попал в плен по причинам, неподвластным человеческой воле.
Когда в доме узнали, что полковник Уэлмир выйдет к столу, все стали готовиться к торжественному обеду еще более усердно. Сара, ответив на приветствие этого джентльмена, начала сердечно расспрашивать, не беспокоят ли его раны, затем она поторопилась на кухню, чтобы советом и делом принять участие в подготовке к пиршеству — развлечению, столь часто украшавшему сельскую жизнь в те времена и, пожалуй, сохранившемуся в обиходе и до наших дней.
…Я сяду и поем,
Будь даже эта трапеза последней.
Шекспир, “Буря”
Аромат, привлекший внимание капитана Лоутона, начал проникать во все уголки коттеджа, и кое-какие особенно соблазнительные запахи, поднимавшиеся из подземных владений Цезаря, сообщили драгуну приятную уверенность в том, что его обоняние, не менее острое в таких случаях, чем его зрение — в других, его не подвело. Чтобы полнее наслаждаться ароматами поблизости от их источника и не дать ни одной струйке испарений, насыщенных пряностями Востока, унестись к небесам, минуя его нос, капитан устроился у окна над кухней. Однако, прежде чем занять эту выгодную позицию, он не забыл достойно подготовить к званому обеду собственную персону, конечно в меру возможностей своего скромного гардероба. Кавалерийский мундир всегда открывал ему доступ в самые лучшие дома; правда, этот предмет одежды уже несколько потускнел от бесцеремонного с ним обращения и долгой службы, но для такого торжественного случая его тщательно вычистили и отутюжили. Голова капитана, которую природа украсила черными, как смоль, волосами, теперь блистала снежной белизной, а его жилистая рука, так искусно владевшая саблей, выглядывала из-под кружевной гофрированной манжеты почти с девичьей робостью. Вот, пожалуй, и все изменения в туалете капитана, если не считать более чем празднично сверкавших сапог и шпор, искрившихся в лучах солнца, хотя они и были сделаны из самого обыкновенного железа.
Цезарь расхаживал по комнатам, и на его лице было еще более важное выражение, чем накануне, когда он выполнял свой печальный долг перед покойным Бёрчем. Послушный приказу своей хозяйки, он рано вернулся от гробовщика, куда его послал утром разносчик, и тотчас же принялся за неотложные дела. Обязанности Цезаря были теперь так значительны, что он мог лишь урывками делиться впечатлениями об удивительных событиях прошедшей знаменательной ночи со своим черным собратом, явившимся в “Белые акации” вместе с мисс Синглтон. Впрочем, не упуская ни одной свободной минуты, Цезарь успел рассказать столько глав из своего повествования, что у гостя от изумления глаза полезли на лоб. Врожденная страсть к чудесам могла бы завести слишком далеко этих негров, если б не вмешалась мисс Пейтон и не приказала Цезарю отложить конец его истории до более подходящего времени.
— Ох, мисс Дженнет! — покачивая головой, воскликнул Цезарь, вновь переживая все то, что ему хотелось рассказать. — Ох, и страшно было увидеть Джонни Бёрча на ногах, когда он уже помер!
На том и кончилась беседа. Впрочем, Цезарь твердо решил вознаградить себя в дальнейшем, что он и сделал, рассказывая об этом необычайном событии подолгу и по многу раз.
С духом старика Бёрча было, таким образом, улажено, и дела в ведомстве мисс Пейтон потекли как по маслу. К тому времени, когда полуденное солнце совершило свой двухчасовой путь от меридиана, началось церемониальное шествие из кухни в гостиную во главе с Цезарем. Он шел в авангарде, держа с ловкостью эквилибриста индейку на своих вытянутых морщинистых ладонях.
