Потом положил бокал на пол у ноги и преспокойно взял кий.
– Господа, прервитесь на минутку!
– Это кто? – спросил Кудасов.
– Это чекист Мещеряков, которого я завербовал! – сказал Овечкин.
– Не торопитесь, Петр Сергеевич, за мной еще удар, – сказал Валера.
Все видели, как он влепил кием по шару, но то, что одновременно Валера пнул в сторону врагов звякнувший по полу бокал, они не заметили. У него осталось три секунды, чтобы оттолкнуть назад Мартина и отпрыгнуть самому.
От взрыва бильярдный стол встал на дыбы, шары разлетелись, взрывная волна сорвала двери. Валерка нащупал руку Мартина и почти волоком вытащил его из зала.
Навстречу им откуда-то сбоку выскочил Густав. Он подхватил сына, и все трое вывалились наружу.
– Цел? – спросил Валера у подростка.
Мартин кивнул.
– Вы очень рискуете, Густав, – предупредил нежданного спасителя Мещеряков. – Тем более что на шашках есть клеймо шахты, с которой вы их позаимствовали.
– Не беспокойтесь, камрад, это сделали другие люди, – положил ему руку на плечо старый немец. – Я конспирацию понимаю.
– Вот как?
– Конечно, – просто ответил тот. – Мы это прошли, когда еще только собирались делать в Мюнхене Баварскую Советскую республику.
Мещеряков с чувством пожал ему руку.
– Вы знаете, где Юля, товарищ?
– Пошли, – сказал Густав.
Еще раз глянув на дом, Николай Иванович запер калитку и отправился в центр города. Решиться на это было нелегко, еще труднее – идти не оборачиваясь. В этот летний воскресный, слепяще-яркий день Сапрыкину было по-настоящему зябко. Животный инстинкт подсказывал: хватай, что успел скопить (благо он никогда не верил госбанку и держал все ценности дома) да беги подальше. Но умом Николай Иванович понимал, что если останутся свидетели, то угроза ареста будет висеть над ним всегда. А грешков перед новой властью поднакопилось достаточно. Если бы шифровка от Кудасова пришла на несколько дней раньше, то ситуацию еще можно было бы исправить, а теперь осталось одно – спрятать концы в воду.
Господин полковник соизволил уведомить, что агент Дрозд передал неверную информацию относительно сроков приезда чекиста Мещерякова в Кельн, а также относительно того, чем последний собирается заняться. Агенту Боцману (это ему, Николаю Ивановичу) предлагалось выяснить оперативными методами, намеренно совершена эта ошибка или случайно. Пока шифровка тащилась через две границы, проверка была проведена сама собой и не оперативными методами, а боевыми. Батька Бурнаш угодил в засаду, люди его, по слухам, частично перебиты, частично разбежались. Бой был серьезный, гремело так, словно атаман не губчека штурмовал, а брал, как в Гражданскую, весь город сразу.
За прошедшие сутки о судьбе Эйдорфа Сапрыкин ничего узнать не смог. Николая Ивановича не интересовало: сам Дрозд соврал, или ему помогли чекисты. Просто, если он еще жив, то находится на свободе (иначе чекисты давно бы уже пришли за Боцманом), а значит, профессор придет в парк на свидание. В шифровке было приказано далее действовать по обстоятельствам. Сапрыкин для этого прихватил револьвер и нож – смотря что пригодится. Эйдорф – опасный свидетель и оставлять его за спиной нельзя ни в коем случае. Был, правда, еще один человечек, который может его узнать, но его судьбу Николай Иванович еще не решил.
До парка он добрался без приключений, немного покружил – хвоста не было. Сапрыкин сел на условленную скамью, закурил и развернул газету. Так удобнее, если что – за бумагой легче незаметно достать оружие. Николай Иванович попытался найти в газете подробности боя с Бурнашем, но советская газета оставалась верна себе: масса лозунгов и никаких деталей. «Разбили наголову!» – вот и весь сказ. Сапрыкин глянул на часы – пора бы появиться Эйдорфу. Ждать после срока положено пять минут. Николай Иванович решил, что в свете последних событий будет довольно и трех. На истечении третьей минуты у входа в парк появилась похожая фигура: высокая, поджарая, но с широкими плечами спортсмена. Сапрыкин пристально вглядывался в человека, показавшегося знакомым… Когда стали различимы черные кудри, стало ясно, что это не немец, но первое впечатление сохранилось. Человек приблизился. Где-то они уже виделись… Цыган! Но откуда?! Николай Иванович уткнулся носом в газету, буквы плясали так, что слова не складывались… За ним или нет? За ним или нет? – крутилась одна мысль. Сапрыкин поднял глаза и увидел, что Яшка уходит, вертя головой. Слава Богу, что лицо Николая Ивановича так перекосило после ранения – родная бы мать не узнала.
Сапрыкин бросил газету и стремительно рванул к воротам, противоположным тем, где скрылся цыган.
– Гражданин! – тут же последовал окрик.
Боцман нервно оглянулся.
– Да-да, это я вам, товарищ, – сказал постовой милиционер, – негоже тут сорить!
– Извините, – пробормотал Николай Иванович, подобрал газетный лист и, стараясь не бежать, пошел на выход. «Идиот, – ругался он про себя, – я же его за эту газету чуть не пристрелил с перепугу».
Оба дураки, решил Сапрыкин, направляясь домой. Эйдорф пропал, и черт с ним. На Боцмана чекисты пока не вышли – руки коротки, значит, пора потихоньку отрываться. На этот случай у него припасена путевочка в район от губкома, настоящая, с печатью.
У калитки он опять оглянулся – на этот раз на улицу. Царство томной жары и пыли. Николай Иванович вошел, закрыл щеколду и направился к крыльцу. Замок цел. Сапрыкин отпер его ключом и закрыл за собой.
– Это ты, дядька Микола?
– Я, – Николай Иванович зачерпнул ковшом колодезной воды из бочки, жадно выпил.
Мальчишка валялся на диване, болтал ногами и слушал через наушники детекторный приемник. Боцман подошел и встал рядом.
– Стансия Коминтелна, – пояснил Коська. – Ты сего, дядька Микола?
У Боцмана нервно дернулась щека, так бывало после ранения. Он достал из кармана нож и сжал рукоять до боли в костяшках.
– Ты сего?! – Костя вскочил с дивана, путаясь в проводах, уронил на пол приемник.
Боцман сделал шаг вперед, и мальчишка оказался зажатым в угол. Глаза Кости бегали то по лицу мужчины, которому он верил до сих пор, как себе, то вокруг, в поисках выхода.
Сапрыкин замахнулся, но вдруг лезвие дернулось из руки, как живое.
– Бам-мс! – прогремел выстрел.
Боцман с удивлением увидел, что сжимает только рукоятку, а отстреленное лезвие вонзилось в стену.
– Руки вверх, вы арестованы, мы из ЧК! – раздался сзади знакомый, но огрубевший голос.
– Вижу, – оглянулся Боцман, поднимая руки.
Перед ним стоял Яшка Цыганков с маузером в руке. Чуть сзади держалась Ксанка и еще двое в кожаных куртках. Не потерял, значит, конокрад квалификации, и с замком справился, и вошел беззвучно…
