Вот уже почти год Татьяна и Алексей Казарины были мужем и женой, но их семейное счастье оказалось недолгим и закончилось 40 дней назад, когда умерла их дочь Лика. Она прожила на свете всего полгода, и теперь ни Таня, ни Алексей не понимали, что делать дальше. Особенно тяжело переживала потерю Татьяна. Она замкнулась и почти ни с кем не разговаривала. Алексей понимал, что нужно сказать жене что-то особенное, как-то поддержать, ободрить ее. Но все слова, которые он мог подобрать, уже были сказаны. А новых Казарин не находил.
В этот тяжелый день вся семья собралась у Шапили-ных, чтобы по русскому обычаю помянуть Лику. Петр Саввич, Таня, Алексей, Владимир Константинович и Вера сидели в гостиной за большим столом, на котором стояли водка и нехитрая закуска. Все были подавлены и поэтому молчали.
Гнетущую тишину нарушил Владимир Константинович. Он взял в руки рюмку и тихим голосом произнес:
– Давайте помянем нашу Ликочку. И хотя я до сих пор не могу поверить, что ее нет…
При этих словах Таня вдруг зажала уши ладонями, встала из-за стола и выбежала из комнаты. Все присутствующие опустили глаза, и только Алексей медленно поднялся и вышел вслед за женой.
Татьяна стояла у окна в кабинете, прижавшись лбом к холодному стеклу. Он с нежностью обнял жену за плечи, но та даже не шелохнулась.
– Я так больше не могу, – не оборачиваясь, произнесла она. – Это невыносимо.
Алексей проглотил подступивший к горлу комок:
– Танюша, успокойся. Но она его не слушала.
– Это я во всем виновата.
– Ну что ты говоришь, родная? – попытался успокоить ее Алексей. – В смерти Лики нет ни твоей, ни моей вины. Это война, будь она проклята…
Таня резко повернула голову.
– При чем тут война? -В ее голосе зазвучали металлические нотки. – Что ты чуть что – «война, война»! Нашел отговорку. У других тоже рождаются дети, но они не умирают. Живут, дышат вот этой весной…
– Я понимаю, – стараясь сохранять выдержку, пробормотал Алексей. – Но что же нам делать?
Таня холодными, безжизненными глазами смотрела на мужа.
– Ты бесчувственный человек…
От этих слов у Алексея заходили желваки.
– У тебя умерла дочь. А тебе все равно!
Лешка провел ладонью по лбу, пытаясь все-таки держать себя в руках.
– Ну что ты такое говоришь? Как ты можешь?
Таня подошла вплотную к мужу, в глазах ее появились слезы.
– Я теперь все могу. И я скажу! Это ты! – Она ткнула пальцем ему в грудь и решительно продолжила: – Это ты во всем виноват! Когда была возможность отправить нас в эвакуацию в Ташкент, ты мог бы на этом настоять. И может быть, тогда, в тепле, вдали от московской сырости, у нашей дочери не было бы пневмонии…
Алексей опешил от такой несправедливости.
– Это я виноват, что ты осталась в Москве?! – чуть не закричал он. Но, вовремя сообразив, в каком состоянии находится жена, понизил тон и продолжил: – Да, я виноват! Виноват, что моя жена не моталась с грудным ребенком по вокзалам, что не тряслась в грязных теплушках и не мыкалась в незнакомых городах по чужим углам и квартирам!
Казарин встряхнул ее за плечи.
– Танька, родная, опомнись!
Губы у Тани задрожали, а в глазах появилась невыносимая боль. Алексей сгреб жену в охапку и сильно прижал к себе. И тут она разрыдалась.
– Прости меня, Лешка, – немного успокоившись, произнесла она сквозь слезы. – Я сама не знаю, что говорю.
А в это время на окраине Москвы, на чердаке старого дома, два человека – один из них был одет в новую офицерскую форму с майорскими погонами, другой – в строгий серый костюм – вели странный разговор. Собеседник майора старался не стоять на свету и все время оглядывался по сторонам. По всей видимости, подобная конспирация офицера нисколько не волновала: он сидел на перевернутом ящике, держа в одной руке коробку дорогих папирос «Девиз», а в другой – открытку, которую лихо крутил между пальцами.
– К связи со мной прибегать в редчайших случаях… Судя по голосу, собеседник майора сильно волновался: его речь была сбивчива и отрывиста.
– Мы не можем рисковать… На вас замкнута целая группа… Вы это понимаете? О связи со мной, кроме вас, знают еще два человека.
Майор с равнодушным видом продолжал крутить открытку, словно она была картой из колоды.
– Шлыков, вы можете перестать? – прервал свой инструктаж незнакомец. – Меня это раздражает.
– А меня – сосредоточивает, – холодно отрезал Шлыков. – Хватит бадяжить! Давайте «точки», и разбежались.
Судя по всему, этот разговор начал ему надоедать.
Собеседник в сером костюме порылся во внутреннем кармане и протянул маленький листик, сплошь усеянный сочетанием цифр и букв. Записи походили на шифр: Зн 13, В 4, Д 7, Ар 3, МШ 1. Ознакомившись с содержанием, Шлыков положил бумажку в коробку с папиросами и встал с ящика.
– И когда?…
Человек в сером развел руками.
– В любой день и час.
Он подал Шлыкову ладонь для прощального рукопожатия. В ответ майор протянул собеседнику открытку, которую все время крутил в руке. На ней была изображена знаменитая актриса Ладынина.
– На память!
Шлыков, так и не пожав протянутую руку, накинул вещмешок на плечо, направился к лестнице. Спустившись с чердака по скрипучим ступеням, он сел в лифт на верхней лестничной площадке, вышел во двор, свернул в подворотню и нос к носу столкнулся с патрулем. Шлыков попытался обойти солдат, но начальник патруля громко и четко потребовал:
– Товарищ майор, предъявите документы!
ШЛЫКОВ ШИрОКО уЛЫбнуЛСЯ:
– Документы у меня в порядке.
– Вот и посмотрим, – сухо ответил командир и взял протянутую офицерскую книжку.
Он не заметил, как майор бросил оценивающий взгляд на фигуры патрульных. Автоматы ППШ на плечах у обоих солдат были сняты с предохранителей.
В это время собеседник Шлыкова тоже решил выйти на улицу. Однако, завидев патруль, вернулся в подъезд, поднялся на последний этаж и через окно стал внимательно наблюдать за происходящим.
Начальник патруля продолжал изучать документы майора.
– Заплутал я в столице, – решил нарушить молчание Шлыков. – Дружок просил своих навестить, а я что-то не могу найти. Зайди, говорит, к моим на Знаменку. Номер дома сказал, а я позабыл. Квартиру только помню. Вот и плутаю по дворам…
Начальник патруля удивленно вскинул брови.
– А вы раньше в Москве бывали?
– Не-е-е… Я сам с Вологды. Говорю ж – Знаменку ищу, – спокойно пояснил Шлыков.
Патрульный оглянулся на одного из солдат и, прищурившись, СПрОСИЛ:
– А вы знаете, товарищ майор, что такой улицы в Москве уже давно нет?
– Как нет? – удивился Шлыков.
– А так. Есть улица Фрунзе. А Знаменки уж лет десять, как не существует. Вам что ж, однополчанин не сказал об этом?
