Мы увидим знакомую нам семью молодого губернатора; за эти годы в ней прибавилась еще дочь. Отец, мать и двое детей сидят в беседке, обвитой виноградной лозой. Читатели, конечно, сразу узнают в них Люзиньяна и Маргариту, а детей их мы рекомендуем: это Эктор и маленькая Бланш. С первого взгляда видно, что семейство живет счастливо и в совершенном согласии.
На смену жизни, волнуемой страстями, на смену борьбе естественного права против власти закона, на смену череде сцен, в которых все земные печали человека, от рождения до смерти, должны были сыграть свою роль, пришла жизнь тихая и ясная: каждый день проходил спокойно, и единственным облачком было смутное беспокойство об отсутствующих, сжимающее иногда сердце дурными предчувствиями. По временам они находили в газетах или получали с приходящих судов известия о своем спасителе. Они знали о его победах, слышали, что он стал командиром небольшой эскадры и разорил английские поселения на Акадийском берегу, за что был произведен в коммодоры. Моряки рассказали о том, как он встретился с фрегатами «Серапис» и «Графиня Скарборо» и, сразившись с ними бок о бок — бой длился без малого четыре часа, — наконец принудил оба фрегата сдаться. В 1781 году Конгресс публично благодарил его за услуги, оказанные американскому народу в борьбе за независимость, приказал выбить в его честь золотую медаль и назначил, как храбрейшего из американских моряков, командиром фрегата «Америка», названного так потому, что это был прекраснейший из всех американских кораблей. Однако вскоре этот превосходный фрегат был предложен Конгрессом французскому королю взамен корабля «Великолепный», погибшего в Бостоне. Поль Джонс отвел его в Гавр и перешел во флот графа де Водрёя, который готовился отплыть в экспедицию против Ямайки. Последняя весть чрезвычайно обрадовала Люзиньяна и Маргариту, потому что благодаря такому стечению обстоятельств их брат мог оказаться так близко от них, что его можно было бы увидеть. Однако мир, как мы говорили, был заключен, и они уже ничего больше не слышали об отважном капитане.
Вечером того дня, в который мы перенесли наших читателей с неприветливых берегов Бретани на цветущие берега Гваделупы, молодая семья, как мы уже видели, сидела в саду и любовалась великолепной картиной: город в ней составлял первый план, а океан, усеянный островами, — дивную даль. Маргарита быстро привыкла к непринужденности креольской жизни и, поскольку душа ее была теперь покойна и счастлива, предоставила свое тело, по-прежнему бледное, хрупкое и грациозное, как дикая лилия, сладострастному far niente[6], делающему в колониях восприятие внешних впечатлений подобием полусна, когда события кажутся грезами. Лежа с дочерью в перуанском гамаке, сплетенном из шелковистых волокон алоэ и расшитом яркими перьями редчайших тропических птиц, раскачиваемая мягкими и ровными движениями сына, держа руку в руках Люзиньяна и устремив рассеянный взгляд в бескрайнее пространство, она чувствовала, как в нее, в ее душу, в ее чувства проникают все блаженство, обещаемое небом, и все радости, какие может предоставить земля. В это время, как будто всё стремилось дополнить волшебную картину, что созерцала она ежевечерне, находя ее с каждым разом все прекраснее, какой-то корабль, подобный царю океана, обогнул мыс Труа-Пуант и плавно заскользил по синей глади воды, словно лебедь по озеру.
Маргарита первая заметила его и, не меняя позы, потому что в этом знойном климате всякое движение кажется утомительным, сделала Люзиньяну знак головой. Он повернулся в ту сторону, куда она показала, и тоже стал молча следить взглядом за легким и быстрым ходом корабля. По мере того как судно приближалось, из массы парусов, походившей вначале на белое облако на горизонте, начали выделяться тонкие и изящные детали оснастки корабля. Люзиньян и Маргарита стали различать на четверти его флага с белыми и красными полосами звезды Америки, выделяющиеся на лазурном поле и количеством равные числу соединенных штатов. У обоих мелькнула одна и та же мысль, и они радостно переглянулись — может быть, что-нибудь станет известно о Поле! Люзиньян тотчас приказал негру сходить за подзорной трубой, и не успел еще слуга вернуться, как сердца Маргариты и Люзиньяна затрепетали от другой, еще более радостной мысли: обоим показалось, что этот фрегат — их старый знакомый. Однако людям непривычным издали очень трудно рассмотреть подробности, по которым опытный глаз моряка отличает один корабль от другого, и они не смели еще верить, ибо в их надежде было больше инстинктивного предчувствия, чем подлинной уверенности. Наконец негр принес трубу. Люзиньян глянул в нее, вскрикнул от восторга и передал инструмент Маргарите: он узнал на носу фрегата статую работы Гийома Кусту. «Индианка» на всех парусах шла к Бас-Теру.
Люзиньян поднял Маргариту из гамака и поставил на землю; первым их порывом было бежать к порту, но тут обоим пришло в голову, что на «Индианке» (Поль покинул ее пять лет назад, поскольку звание коммодора давало ему право командовать более крупным кораблем) может теперь быть другой капитан. Они остановились; сердца их взволнованно бились, а ноги подкашивались. Между тем Эктор подобрал брошенную подзорную трубу и, подражая своим родителям, навел ее на корабль.
— Отец, посмотри, — воскликнул он, — на палубе стоит офицер в черном мундире, вышитом золотом, точно как дядя Поль на портрете!
Люзиньян выхватил трубу из рук сына, посмотрел несколько секунд и передал Маргарите; она тоже взглянула, и труба выпала из ее рук. Они бросились друг другу в объятия: оба узнали молодого капитана, который, направляясь к друзьям, надел тот костюм, что был ему, как мы говорили, наиболее привычен. В это время фрегат проходил мимо форта и отсалютовал тремя выстрелами. Форт ответил тем же.
Убедившись, что «Индианкой» действительно командует их брат и друг, Люзиньян и Маргарита побежали к рейду, взяв с собой Эктора, а маленькую Бланш оставив на попечение служанки. Поль тоже увидел их, когда они выбегали из сада, и велел спустить ял. Благодаря усилиям десяти крепких гребцов он быстро перелетел пространство между фрегатом и берегом, и капитан выскочил на мол в ту самую минуту, как Люзиньян и Маргарита прибежали в гавань. Очень сильные чувства находят выход обычно не в словах, а в слезах, поэтому радость походила на горе: все прослезились, даже ребенок, плакавший потому, что плакали взрослые.
Отдав некоторые приказания, связанные с корабельной службой, молодой коммодор медленно пошел со своими родными той самой дорогой, по которой они бежали ему навстречу. Из его рассказа стало ясно, что, поскольку экспедиция г-на Водрёя не состоялась, он вернулся в Филадельфию, и после заключения мира с Англией Конгресс подарил ему в знак признательности тот первый корабль, на котором он был капитаном.
