— Я не уйду.
— Придется!
— Просто так не уйду. Обещай, что мы увидимся! Завтра! — молодой человек схватил Агию за руку. В его глазах одновременно читалась мольба и восхищение. Сердце ее предательски застучало.
— Нет. Нам незачем встречаться, — быстро проговорила она, — ты перс, а я гречанка.
— И это единственное препятствие?
— Нет, не единственное, но достаточное.
Дверь на первом этаже распахнулась. На пороге появился отец.
— Агния, ты здесь?
— Да, я в беседке. Вышла подышать воздухом. В доме так душно.
— Мне надо поговорить с тобой до того, как ты ляжешь спать.
Агния повернулась к Кайсу, вырвала свою узкую ладонь из его широких ладоней и повелительным жестом указала: вон отсюда! Но распластанный Аполлон и не думал повиноваться. Напротив, сложил руки на груди, театрально повернул в сторону и чуть вверх подбородок, всем своим видом показывая, что никуда не торопится.
Послышались шаги отца.
Девушка рывком приблизилась к юноше и зашептала ему в самое ухо:
— Убирайся сейчас же. Это мой отец.
— Я с радостью познакомлюсь с будущим родственником, — также шепотом ответил Кайс.
— Ты с ума сошел? Он убьет тебя.
Шаги были все ближе. Кайс и не думал уступать.
— Хорошо! — сдалась Агния. — Чего ты хочешь?
Юноша весь подался вперед. Оба вскочили и завертелись как в хороводе. У Агнии закружилась голова, земля зашаталась и ушла из-под ног. Она как будто летела в бездну.
— Встретиться. Завтра же. Всего лишь один раз. И все. Обещай.
Элай был уже в двух шагах от них. Еще пара секунд и он, обогнув увитую плющом беседку, окажется на ее пороге.
— Да. Обещаю, — быстро произнесла Агния.
— В яблоневой роще. У фонтана. В полдень.
Кайс бесшумно нырнул в темноту. И тут же в окаймленном листьями сером проеме возник силуэт отца.
— Агния, — сказал он тоном, не терпящим возражений, — завтра ты уезжаешь.
Глава XXII. Площадь Бесправия
Я знаю: все течет, все бренно изначала,
Ряд грозных перемен страну любую ждет,
И все, что родилось, когда-нибудь умрет,
И есть всему конец, как есть всему начало.
Жан Пассера, "Я знаю: все течет…" пер. В. Дмитриева
В тот самый момент, когда Агния только входила в Храм Иштар, неподалеку от этого величественного святилища, в заведении под названием "Двенадцать на двенадцать" разворачивались не менее любопытные события…
— Копыто, ты чуешь, чем это здесь воняет?
— Каким-то дерьмом, Ганзи. Похоже на запах помета. Но слишком уж вонючий. Не козий, не коровий и даже не верблюжий. Как кошки наделали.
— Или слоны.
Пара амбалов ввалилась в харчевню, и всем тут же стало ясно, что прежние уют и спокойствие долго не продержатся. Репутация у заведения была вполне себе пристойная. В "Двенадцать на двенадцать" не подавали вина. Здесь играли в нарды. Под низкими потолками на линялых коврах перед досками сидели десятки посетителей. На приземистых столиках, больше походивших на широкие табуреты, им подавали закуски.
— Копыто, вон же, четверо со спутанными волосами. От них и несет. Они у себя в Индии совсем не моются.
— А ведь и правда, — Ганзи хлопнул себя ладонями по толстым ляжкам, — глянь-ка, ну и морды у них. Прям как зад у твоего гнедого лошака. Только не пойму — это грязь или загар?
Махауты, на которых показывали горлопаны, не шелохнулись. Наверное, уже привыкли, что в них то и дело тычут пальцами. Вся четверка с увлечением продолжала смотреть на доску, на которой только что выпала комбинация из двух шестерок.
— И ростом они тоже не выше моего хромого, — Копыто протяжно завыл, имитируя ослиный крик. — Надо бы измерить их в холке, как считаешь, Ганзи?
— Только осторожно. Мне рассказывали, что эти погонщики только с виду карлики, зато в шароварах у них, как у тех слонов. Этими штуками они и управляются со зверюгами. Сидят сверху и дубасят их по черепушкам. У них там в Индии все такие.
Громилы заржали, а махауты, видимо, почувствовав, что теперь взгляды всех присутствующих устремлены на них, наконец-то оторвались от игры.
Справа, в глубине зала кто-то вспрыснул. Смешки послышались и слева, но большинство посетителей смотрели на задиристую пару с осуждением: в многонациональном Вавилоне публично проявлять презрение к представителям других народов было не принято. Шовинизм здесь если и присутствовал, то носил скорее бытовой характер, теплился, подобно углям, оставленным на ночь в кухонных очагах, но никогда не разгорался и тем более не вырывался за порог. Все, в том числе и власти, отлично понимали, что мелкие языки этого пламени могут очень быстро превратиться в огненный вихрь, который уничтожит не только сам город, но и всю сатрапию.
— А знаешь ли ты, Ганзи, что из-за этих недомерков я несу огромные убытки. Их слоны жрут столько моркови и сена, что цены на них выросли двое. Скоро мне, дружище, придется самому таскать на хребте грузы, чтобы купить корм для моих кляч, иначе они сдохнут с голоду.
Ганзи с Копытом вразвалку направились к иноземцам. Первый схватил одного из махаутов за копну тонких косичек и с силой дернул их вверх. Второй пятерней с размаху ударил его соседа по щеке. Один из индусов тут же схватил доску и запустил ее Копыту в ухо.
Завязалась драка, к которой тут же присоединилась, по меньшей мере, половина находящихся в таверне. По какому-то негласному, никем и никогда не озвученному правилу мордобой протекал исключительно врукопашную. И это несмотря на то, что почти у всех его участников было оружие. Странным было также и то, что большинство было скорее на стороне заморских гостей. Амбалов и тех, кто вызвался их поддержать, начали теснить.
Закончилась баталия неожиданно. Сидевший до этого тихо и незаметно в дальнем углу посетитель, чье лицо было скрыто капюшоном, поднялся, бросил на столик монетку, бочком пробрался к самому выходу и, будучи уже около него, резко развернулся. Рука злоумышленника совершила стремительный бросок от бедра в сторону дерущихся. Кольцо из сероватой стали, со свистом рассекая воздух, пронеслось по помещению.
Потасовка еще продолжалась, но двух ее зачинщиков уже не было в живых. Голова стоящего на коленях и облепленного индусами Ганзи, была срезана чисто. Из еще державшегося вертикально тела, как из бурлящего гейзера на его грудь, плечи, спину, на самих махаутов хлынула кровь. Копыто, находившийся как раз за ним и раздававший направо и налево зуботычины, схватился руками за живот, и упал на спину. Тот же предмет, что отсек голову его товарищу, проделал в теле гиганта разрез шириной с ладонь.
