Убийца довольно цокнул языком и выскользнул на улицу. Сразу же за этим, как по сигналу, внутрь ворвалась стража.
Однако либо она действовала не слишком расторопно, либо дерущиеся были слишком шустры, но из всех участников мордобоя задержать удалось лишь одного махаута. Уже через три часа он сидел в клетке в ожидании решения о своей участи и недоуменно смотрел на то, как в Вавилоне творят суд.
— Время истекло.
Судья ткнул пальцем в сторону часового механизма, состоящего из двух сосудов. В том, что помещался выше, действительно, закончилась вода. Вся она вытекла в нижний через небольшое отверстие.
— Но я еще не закончила.
Усталая женщина средних лет стояла перед законником на солнцепеке в центре небольшой площади Правосудия, в народе чаще называемой площадью Безправия. Капельки пота на лбу вавилонянки и на ее висках подобно бегунам на старте набирались сил, готовые в любой момент устремиться вниз. Заявительнице было щекотно и хотелось смахнуть мелких назойливых атлетов рукой, но она боялась лишний раз пошевелиться. Рядом с ней стоял закованный в кандалы мужчина.
— Достаточно, — отмахнулся судья.
Его толстый, расплывающийся в стороны зад едва помещался на деревянном сидении. Над головой жреца был натянут тент. Худенький служка в одной только повязке вокруг бедер размеренно обмахивал служителя закона опахалом из страусовых перьев.
— Мне все понятно. Твой муж без твоего согласия заложил принадлежащее тебе имущество в виде земельного надела, а деньги проиграл на петушиных боях, чему есть свидетели. Первое. За кражу оштрафовать мужа в двойном размере от похищенного, а если он не сможет выплатить все и сразу, отдать его заявительнице во временное рабство. Мужчину пока не клеймить. Просьбу о разводе удовлетворить. Если через три года преступник не отработает украденное, можешь продать его. Второе. За незаконные ставки — четыре удара плетью. Третье. Возможно ты, женщина, решишь простить его. Так часто случается. Но ты сможешь вновь сочетаться с ним браком, не раньше, чем долг будет погашен. Таков закон. Это все.
Судья ударил небольшим жезлом по стоявшему сбоку от него бронзовому щиту. Стражник взял мужчину под локоть и потянул в сторону стоящих на краю площади клеток. Женщина медленно двинулась за ними. Капли пота, как по сигналу распорядителя соревнований, одна за другой устремились к подбородку, оставляя на пыльных щеках влажные серые бороздки.
— Следующий, — устало произнес жрец правосудия. Служка отставил в сторону веер и бросился менять сосуды местами.
На раскаленные, пахнущие асфальтом плиты вытолкали щуплого махаута. Судья заглянул в табличку, которую ему поднесли. Глина еще не успела просохнуть, и пухлые пальцы законника оставили на ней неглубокие вмятины.
— Двойное убийство, — также вяло и монотонно провозгласил он, — обвиняемый задержан представителями властей на месте преступления. Орудие убийства — нож в форме отточенного по внешней кромке кольца — прилагается. Интересная вещица. Первый раз такую вижу.
Толстяк опасливо, одним пальчиком потрогал поднесенное ему служкой на подносе кольцо из светло-серого металла. Оно было покрыто сгустками запекшейся крови.
— Ты признаешь свою вину? — обратился служитель правосудия к махауту.
— Он ничего не понимает, так как не знает языка, — выкрикнул кто-то из толпы.
— Ты хочешь сказать слово в защиту обвиняемого, Катран? — обратился судья к кричавшему. — Он тебя нанял?
— Меня наняли его друзья, — ответил возмутитель спокойствия и вышел вперед.
Те, кто присутствовал на суде впервые, с удивление уставились на защитника, внешне больше похожего на матерого шулера. Завсегдатаям судебных заседаний он был прекрасно знаком. Катран — прохиндей неопределенного возраста — каждый день ошивался на самой площади и возле нее в те часы, когда тут слушались дела. Законы он выучил назубок и зарабатывал на жизнь, предлагая свои услуги убитым горем родственникам тех, кому предстояло предстать перед судом.
— Здесь дело ясное, есть свидетели, — потирая запачканные глиной пальцы, произнес судья, — парня не спасти. Но пока не истекло время, отведенное на это дело, я, так и быть, выслушаю тебя.
— Этот человек ни в чем не виновен, — начал Катран, — он бедный погонщик животных и приехал сюда по приглашению властей.
— Пастух? — уточнил судья.
— Погонщик слонов, ваша справедливость.
— То есть воин? И он воспользовался своим умением убивать в мирное время в черте великого города, будучи, вероятно, уверенным в своей безнаказанности!?
— Он никого не убивал. Напротив — он сам жертва нападения и неоправданного насилия. Драка была спровоцирована! Да-да! И я это докажу. Двоих убитых все знали. Кличи — Копыто и Ганзи. Ранее они трижды были судимы за драки. И каждый раз, замечу, их противники получали увечья. Об этом есть записи в архивах. Я сам, помню, их однажды защищал и, признаться, призывал остепениться, но, как теперь ясно, они меня не послушались.
— Довольно! — повысил голос судья. — Мы тратим время попусту. Убийство карается смертью. Прошлые заслуги преступника и его жертв рассматриваться не могут. И если в каждой драке ее участники будут пускать в ход оружие, тем более такое опасное, то скоро в Вавилоне не останется мужского населения.
— Есть еще смягчающие обстоятельства, — произнес защитник, — погибшие были изрядно пьяны. Я нашел свидетелей, которые могут это подтвердить.
— Эка невидаль, — скептически усмехнулся судья, — а обвиняемый, значит, был трезв?
— Так и есть, ваше беспристрастие. Во-первых, все происходило в месте, где не подают вина. А во-вторых, он принадлежит к касте, не знаю как правильно это будет по-нашему — что-то вроде сословия у людей или породы у животных, которой нельзя употреблять спиртное. У него на родине за нарушение этого запрета заливают в рот кипящее вино.
— Откуда ты знаешь то о чем, рассказываешь? — растянулся в довольной улыбке судья, которого позабавила мысль о подобном наказании.
— Мне рассказали об этом друзья обвиняемого. Они, конечно, лица заинтересованные, но я собираюсь побывать в порту и найти других, кто сможет это подтвердить. Прошу только отложить рассмотрение дела.
Махаут вертел головой из стороны в сторону, глядя то на судью, то на непонятно откуда взявшегося защитника. В наступившей внезапно тишине всем вдруг стало понятно, что прения чрезмерно затянулись: не слышно было журчания падающей воды. Верхний сосуд давно опустел.
— Время истекло, — спохватился судья, — приводи своих свидетелей завтра.
