Олег Гончаров - Полонянин

Смотрю — идут они с Малушей. Беседуют о чем-то. Каган руками размахивает. Доказывает сестренке моей что-то. А та то головой кивает, то поглядывает на мальчонку с недоверием.

Ближе подошли. Уже и слова разобрать можно.

— …так что, Малушка, я теперь походами на врагов славу себе добывать стану, — хвастался Святослав.

— Ну-ну, — улыбнулась девчонка. — Ты смотри, чтобы слава тебя до смерти не задавила.

— Как это? — удивился каган.

— А так. Чем больше славы добудешь, тем выше нос задерешь, а с задратым носом по земле ходить не слишком удобно. Не видно же, что под ногами деется. Споткнешься о камень, на землю дрепнешься, тут тебя слава твоя и накроет.

— Как это?! — Святослав от удивления даже рот раскрыл.

— Помнишь сказку про хоробра Святогора? Тот славы столько добыл, что даже по земле ходить не мог, по колено в ней вяз. Оттого только в Репейских горах и жил. Но ты-то не Святогор. Вот она тебя и придавит. И будешь ты на земле барахтаться. Вот так. — И она начала смешно дергать руками и ногами, да еще и рожу страшную скорчила, захрипела и захныкала противно: — Ой, снимите с меня славушку, а то мочи нет! Тут враги к тебе подойдут и прикончат тебя, чтоб не мучался. И вся слава растает.

— Ну, врагов-то я не боюсь, — рассмеялся Святослав. — Врагов-то я быстро победю.

— Как же ты победишь их, если тебя слава к земле придавит?

Задумался Святослав, а потом рукой на Малушку махнул:

— Да ну тебя. Чего это она придавить должна, ежели я ее еще не добыл, а только собираюсь?

— Правильно, Святослав, — улыбнулся я ему. — Нечего на девчачью болтовню поддаваться. На самом-то деле Малушка с тобой расставаться не желает. Ты еще не уехал, а она уже скучать начала. Только не знает, как тебе про то сказать. Потому и подшучивает.

— Вот еще! — фыркнула сестренка. — С чего это я по нему скучать должна? Пущай отправляется хоть за тридевять земель, я по нему тосковать не собираюсь, — сказала сердито, а сама смутилась вдруг.

Я не выдержал, рассмеялся. Вот ведь. Малая совсем, от горшка два вершка, а все одно — чувства в ней.

— А ты чего это, Добрынюшка? Али занедужил? — спросила она меня, смущение свое скрывая.

— С чего ты взяла?

— Так ведь кружаки у тебя черные под глазами, руки трясутся.

— Это ничего. Пройдет скоро.

— А чего это ты тут режешь? — Святослав разглядывал диковинку в моих руках.

— Оберег тебе, каган, вырезаю, — протянул я ему пардуса. — В ратном деле без оберега нельзя. У меня видишь вот, — показал я ему на серьгу с камнем алым, ту, что мне Торбьерн подарил.

Взял Святослав пардуса, в пальцах повертел:

— Так мне чего? Тоже в ухо его вставить?

— Глупый, — сказала ему Малуша. — В ухе у тебя и так серьга имеется.

— Это Звенемир вставил, когда меня по майдану на щитах катали да каганом кликали, — гордо сказал мальчишка. — Ну а с твоим подарком мне чего делать?

— На кушак повесь. Видишь, кот-то какой красивый. — Малуша отобрала оберег у кагана и деловито стала прилаживать его к Святославову поясу. — Мастак Добрыня из дерева вырезать. Помнишь, — подняла она на меня глаза, — как ты мне коника вырезал? Чудной коник был. Играть я с ним любила. — И вдруг сестренка моя вздохнула тяжко, слезы на глазах навернулись. — Остался коник в Детинце. Сгорел вместе с градом нашим.

И мне от чего-то горько стало. Может, это похмелье со мной в игры играет?

— Ты не вздыхай, — сказал Малуше мальчишка. — Дай только вырасти. Я тебе такой град выстрою, такой Детинец подниму, что залюбуешься. Краше прежнего во сто крат будет. Обещаю.

— Смотри, никто тебя за язык не тянул, — улыбнулась девчонка, украдкой слезинку с ресниц смахнула.

— Спасибо тебе, Добрый, за оберег, — поклонился мне каган. — Я его при себе держать буду. Пускай вместе с рогом дедовым висит.

— Неужто цел рог Асмуда? — удивился я.

— А куда он денется? — пожал плечами Святослав. — У дядьки Свенельда он до поры хранится. Тяжеловат для меня. Пока тяжеловат.

— Святослав! Ты где? — Ольга со Свенельдом на крыльцо терема вышли.

— Здесь я, мама! — отозвался каган.

— Прощайся давай! — Воевода нам рукой помахал. — Ехать пора, кони ждут!

— Я сейчас!

Повернулся он к нам, в пояс поклонился.

— Ну, — говорит, — не поминайте лихом.

— Да будет тебе, — сестренка сказала. — Не за что тебя лихом поминать. Только добром о тебе помнить буду.

Сорвался мальчонка, к своим побежал. Потом остановился. Назад вернулся. К Малуше подлетел. В щеку ее поцеловал.

— Прощай, Малуша! — сказал Святослав, а сам рукой мой подарок потеребил, словно не я, а сестренка ему оберег сделала.

— Да прощайтесь вы быстрей, полюбовники! — рассмеялся Свенельд.

Спустились они с Ольгой с крыльца. К конюшне, где Кот с оседланными конями ждал, направились.

И народ вышгородский дела свои побросал. Вышли люди кагана в путь-дорогу проводить.

— Ну, чего ты там? — Свенельд уже сердиться начал.

— Бегу! — Святослав к матушке с дядькой поспешил, не оглядываясь.

А Малуша ему вслед смотрела.

Зима никак не хотела уходить. И хотя днем пригревало по-весеннему жаркое солнышко, ночью мороз пробирал до костей. Он забирался под полу подбитого мехом зипунишки, заставляя плотнее кутаться в походный плащ. А под утро совсем зверел: зло кусал за щеки и норовил окончательно выстудить и без того замерзшую душу.

Снег таял медленно. Всю зиму ветер волнами перегонял его по степи, и порой казалось, что войско идет по белому застывшему морю. Теперь же изъеденные теплом гребни снежных волн стали похожи на изысканные хрустальные кружева. Лучи солнца переливались всеми цветами в переплетениях льдинок, и было очень жалко, когда эта потрясающая красота превращалась в прах под копытами каганова коня.

Святослав ехал впереди войска, стараясь направлять Облака так, чтобы он как можно меньше вредил весенней красе. Каган Киевский знал, что ратники, идущие следом, безжалостно порушат вытканное морозом и солнцем кружево, но сам почему-то не хотел участвовать в этом бесчинстве.

Война началась удачно. Во всяком случае, так говорил Свенельд. А Святослав никак не мог понять: мерзнуть по ночам у костра, мерзнуть днем в степи, мерзнуть по вечерам и утрам под пронизывающим морозным ветром — это и есть удачная война? Однако он не решался спрашивать про это у воеводы. Боялся, что Свенельд будет смеяться над ним, а то и вовсе отправит обратно в Киев.

Терпел Святослав и холод, и голод, и другие лишения. Да и как же ему не терпеть, коли он каган войску своему? Ведь не будешь же жаловаться, когда каждый воин так же, как и он, мерзнет. Так ему дядя объяснил, а он воеводе своему верил.