И вот – ну надо же! – ключ к разгадке только что прокатил по улице в виде кареты, запряженной четверкой лошадей, и никто, никто этого не заметил! Вечно закрытые ворота (сколько любопытных взглядов обычно скользят по ним), распахнулись – и никто, никто не узнал об этом! Бестолковые караульные даже не подумали разослать повсюду своих людей, чтобы те, трубя в рожки, оповестили о сенсационной новости всех и каждого! Экипаж, запряженный четверкой лошадей, въехал во двор, тяжелые створки ворот опять сомкнулись, и тайна осталась неразгаданной. Из-за холода, дождя, дремотной лени зимнего вечера ни один обитатель и ни одна обитательница улицы Культюр не узнали, что счастье было совсем близко! Шарада, загадка, ребус могли разрешиться! И еще можно было бесплатно поглазеть на развязку душераздирающей драмы – а драма эта была, между прочим, поинтереснее тех, что показывают в театре за деньги.
На колокольне храма Святого Павла пробило девять, и жители Марэ еще немного посуетились, запирая на замки и засовы последние открытые лавочки. Монотонно и непрерывно лил все тот же ледяной дождь, и ничто не говорило о трагедии, происходившей за глухими стенами особняка Фиц-Роев. Этим вечером, как, впрочем, и всегда, он, казалось, спал подобно всем другим домам…
В просторной гостиной с четырьмя окнами на убогой кровати без балдахина и без полога, поставленной поближе к камину, лежал больной, которого привезли в карете. Возле кровати на ночном столике стояла открытая шкатулка; она была пуста.
Люстру погасили, без сомнения, по приказу больного, а шандалы затенили выцветшими ширмами.
Герцог лежал в полумраке.
Этот человек был еще молод; густые темные кудри, разметавшиеся по белоснежной подушке, подчеркивали бледность его надменного воскового лица с правильными чертами. Иссушающая, неправдоподобная худоба невольно наводила на мысль о близкой кончине больного.
Опущенные углы рта и поджатая нижняя губа говорили о том, что герцога снедает мучительная тревога, но глаза его, окруженные синевой и казавшиеся от этого еще больше, были спокойны, как стоячая вода.
Умирающий (ибо нам трудно назвать его иначе) носил имя Вильям Генри Фиц-Рой Стюарт герцог де Клар, принц де Сузей. Ему не было еще и тридцати. Герцогом де Кларом он стал лишь несколько месяцев назад, после того, как умер пэр Франции, носивший этот титул и являвшийся главой знатного семейства, предки которого перебрались во Францию после падения короля Якова Стюарта[3], чьим незаконнорожденным сыном был первый Фиц-Рой.
Прошло уже не менее получаса с тех пор, как его светлость герцога де Клара пронесли по запущенным комнатам и опустили на кровать. Он лежал неподвижно, устремив в пространство взор широко раскрытых глаз.
Слуг отослали, и в гостиной оставались только господин Моран и маленькая Тильда.
Не в силах совладать ни со своим страхом, ни с любопытством, Тильда спряталась за штору самого дальнего окна и испуганно выглядывала из своего укрытия.
Начали бить висевшие на стене часы. Искорка жизни вспыхнула в мутных зрачках больного. Он принялся считать удары: девять!
– Время! – проговорил герцог замогильным голосом, от звука которого вздрогнули и девочка за шторой, и мужчина в кресле.
Это были первые слова, произнесенные герцогом де Кларом, принцем де Сузеем.
– Она вот-вот придет – ждать недолго, – добавил он.
Моран встал и приблизился к кровати, смиренно и печально глядя на герцога; тот посмотрел на отца Тильды ласково и благосклонно.
– Кузен, – заговорил больной, – я много страдал и скоро умру, но это не оправдывает меня. Я стыжусь, что смел позабыть о вас.
– Принц, – ответил Моран, с почтительной нежностью целуя бледную руку больного, – вы ничего мне не должны и я ни на что не жалуюсь.
– Все так, Стюарт, но мы в родстве, а вы совсем не богаты, – прошептал герцог. – Когда я был ребенком, вы любили меня.
– Люблю и теперь, принц, люблю от всего сердца! – вскричал его собеседник.
– Надеюсь, что так, – вздохнул больной. – У вас, кажется, дочка, Моран? – спросил он.
Малышка Тильда еще плотнее завернулась в штору, а ее отец ответил:
– Да, слава Богу, дочка, принц. Кроме нее у меня больше никого не осталось на свете.
Задумавшись, умирающий опустил тяжелые темные веки.
– Она будет богатой, – прошептал он снисходительно. – Она Стюарт де Клар, как и я. Я хочу, чтобы она жила, как подобает всем представителям нашего рода.
И уже громче произнес:
– У меня ведь тоже есть сын!
– Да, я знаю, кузен, – кивнул Моран и хотел добавить что-то еще.
Но больной остановил его слабым движением руки и едва слышно спросил:
– А есть ли у меня сын?
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Больной закрыл глаза; он тяжело, с трудом дышал. Но через секунду герцог повторил:
– Есть ли у меня сын? – И обратился к Морану: – Кузен, сколько минут прошло после девяти?
Моран обогнул ширму, посмотрел на часы и ответил:
– Пять…
– Она опаздывает, – пробормотал больной, – а я слабею…
– Может, выпьете капельку вина, принц? – предложил Моран.
– Нет, благодарю… – прошептал умирающий. Его губы продолжали медленно шевелиться, но с них не слетало больше ни звука.
Морану показалось, что герцог зовет доктора.
– У нас тут есть по-соседству врач, – торопливо произнес отец Тильды. – Про него говорят, что он и святой, и ученый, зовут его Абель Ленуар, но я его никогда не видел.
Имя врача подействовало на больного, точно удар хлыста. Герцог резко приподнялся на постели, и бледное лицо его исказилось столь ужасно, что бедняжка Тильда прижалась к стене и тихонько вскрикнула от страха.
– Простите меня, – залепетал Моран, – я не хотел…
– Есть ли у меня сын? – спросил больной в третий раз, без сил откинувшись на подушки.
В следующий миг он вновь осведомился:
– Сколько минут прошло после девяти?
– Восемь, – сообщил Моран.
– А вы позаботились, чтобы садовая калитка была открыта? – заволновался больной.
– Да, принц, позаботился, – успокоил его отец Тильды.
– Восемь минут, – повторил больной, – а ведь я написал ей, что умираю…
Он замолчал и прислушался.
– Что это? – внезапно вздрогнул герцог. Моран насторожился, но в доме было тихо.
– Вам можно и не слышать, вы ведь не умираете, – с угрюмой улыбкой сказал герцог де Клар. – Идите, но только не в соседнюю комнату. Лучше спуститесь на первый этаж. Я не хочу, чтобы кто-нибудь присутствовал при нашем разговоре.
– Но если вам что-то понадобится… – попытался возразить Моран.
У камина висел шнурок звонка и герцог де Клар потянулся к нему, показывая, что в случае нужды сможет вызвать кузена в гостиную.
