Хозяин осла не видел и не хотел видеть, что творила его животина. Он стоял у разбитой повозки, перепуганных кур, яичного желтка и оседающих на землю перьев и, хватаясь то за голову, то за сердце причитал:
– И на какое же богатство они меня разорили! И еще хотят, чтобы старый Шемах платил три монеты об городскую стражу! Старый Шемах таки отдаст три монеты, а потом его ждет такое, что это неслыханно!!!
Город, как известно, красят три вещи: красивая река, честный судья и богатый базар. Что до реки, то Акру омывало море, а оно лучше любой реки. Судья здешний был достаточно честен, чтобы ладить со своими клиентами и не морить голодом свою семью, но что до базара…
Ах, кто не видел базара в Акре, тот вообще не видел базара!
Увиденное ошеломило Тонгу.
Торжища Хорасана, Мешхары и Дамаска вмиг потеряли всю свою магию и сделались маленькими и жалкими.
Базар в Акре был огромен.
На несколько лиг тянулись торговые ряды, отрезавшие большую и лучшую часть города от порта. Базар был границей: шумный и неспешный, богатый и нищий, благоуханный и зловонный. Он казался неподвластным ни времени, ни правителю, им правили какие-то свои собственные законы. Изредка его пеструю гладь тревожили «подводные течения», но разобраться в них не смог бы не то что господин Рифат, но и сам рыжеволосый лукавый Хальба.
Базар был сердцем Акры. Кровью ее были бесчисленные караваны навьюченных лошадей и ослов и сгибающиеся под тяжестью чужого богатства вереницы портовых носильщиков, которые базар без устали втягивал в себя и выталкивал наружу, чтобы расходились по узким улочкам Акры золотые ручейки из темных и сморщенных или белых и холеных рук и наполнялись жизнью бесчисленные лавочки, постоялые дворы, бани, суды, публичные дома и воровские притоны.
Базар давал жизнь Акре. Он был ее неотъемлемой частью, но в то же время существовал как бы сам по себе, власть правителя здесь заканчивалась и начиналась власть Хальбы, которому некогда был посвящен самый первый торговый ряд города.
Базар показался Тонге центром мира, той самой осью, вокруг которой вращаются Акра, море, горы, близкая Иудея и далекая Индия, страшные подземелья с чудовищами и высокие равнодушные звезды. Базар возвышался над всем и вся, он высокомерно взглянул на тощий кошелек Тонги, но благосклонно кивнул и в мгновение ока втянул его в свое крикливое, многолюдное и необъятное чрево.
Для начала Тонга попал в ряды, где торговали фруктами и цветами, и едва не одурел от валящего с ног терпкого медового запаха. Ни один фрукт, ни одна истомившаяся под южным солнцем роза не могла пахнуть так тяжело и сладко, этот густой аромат был присущ лишь горам пронизанных светом дынь, прозрачной, похожей на янтарь алычи, бархатных персиков, красиво разложенных на циновках, пирамидам абрикосов и сочных, словно прозрачных груш, застывшим рекам черного инжира, самого вкусного на побережье, барханам сахарных фиников и фруктам совсем уж диковинным, которых Тонга никогда не видел и названий не знал. Над всем этим великолепием грозно гудели золотистые полосатые осы, как бы вторым ярусом нависали вороха бархатистых, нежных, ярких, источающих горько-сладкий аромат южных цветов, а между ними темнели загорелые лица продавцов, их гибкие кисти, глаза: то сонные, то яростные, словно у атакующего ястреба.
При виде Тонги продавцы даже не шевельнулись, каким-то присущим лишь торговым людям ясновидением поняли, что высокий, небрежно одетый чужеземец пришел на базар не за фруктами.
Тонга миновал фруктовые ряды и оказался в шорных. На тонких столбах цветных навесов, защищавших от яркого солнца, гроздьями висели дорогие уздечки на любого зверя, которого со времен начала мира человек додумался оседлать и взнуздать. Здесь же стояли богатые седла, расшитые бисером попоны, пахло размякшей от жары кожей и железом, натертым маслом.
Всюду курились синеватые дымки мангалов, заставляя глотать слюну от аппетитных запахов жареного мяса и рыбы.
Тонга немного расслабился. Голод давал о себе знать пока еще тихим посасыванием в животе, но запах еды раздразнил аппетит беглеца, его тонкие ноздри раздулись, потянули воздух. Тонга свернул и решительно направился к мангалу.
– Эй, господин, хочешь стать богатым за один раз?
Тонга остановился, покрутил головой, потом догадался поглядеть под ноги. На плетеном коврике, поджав ноги, сидел маленький тощий человечек: темноволосый, в широких синих штанах, с голым торсом и босой. Он занимался каким-то странным делом: двигал три опрокинутые чашки по отполированной дощечке. Увидев интерес Тонги, человечек хитро подмигнул, достал прямо из воздуха розовый перламутровый шарик и на глазах Тонги толкнул его под одну из чашек.
– Смотри внимательно, господин. Моя рука против твоего глаза. Угадаешь, где шарик – я тебе даю одну золотую монету или десять серебряных, как захочешь. Не угадаешь – ты даешь мне одну серебряную монету или десять медных.
Тонга уставился на тонкие ловкие руки человечка с напряженным вниманием ребенка. Руки сделали всего три быстрых движения. Игра оказалась совсем не сложной. Тонга уверенно указал на левую чашку.
– Ты угадал, господин, – уважительно объявил человечек, – у тебя острый глаз. Наверное, ты славный воин! Сыграем еще раз, по две монеты?
– Что ж, лишних две монеты мне не помешают…
Человечек склонился над своей доской и Тонга не увидел быстрой довольной улыбки.
– Вот он! Хватай его!
Тонга выпрямился… и нос к носу столкнулся с козлобородым. Он понял, что расслабился рано.
Не раздумывая, Тонга выдернул дощечку, стряхнул чашки и, пригнувшись, (сабля над головой свистнула, но без толку) врезал доской под колени козлобородому. Тот взвыл и осел, а Тонга добавил той же доской по голове. Перескочив через поверженного противника, он ринулся в пестрый водоворот базара, а вслед понеслись крики:
– Хватай изменника! Десять монет из казны господина Рифата!!!
На «изменника» можно было наплевать, любой базар традиционно аполитичен, да и десять монет не состояние, при всем уважении к начальнику городской стражи, но потом кто-то додумался крикнуть: «Держи вора!», и это было гораздо хуже.
Тонга припустил как заяц.
Босые ступни приласкал мягкий ворс бесценных пыльных ковров, брошенных продавцами прямо под ноги покупателей. Тонга проскочил ковровые ряды и оказался в оружейных. Сверкающая на солнце сталь напугала его, он метнулся к другому прилавку. Цепкая рука вынырнула из-под навеса, схватила его за плечо…
– Гляди, господин, такое чудо ты не увидишь нигде, кроме моей лавки!
Продавец, нестарый еще мужчина, подкинул в воздух лоскут невесомой ткани и неуловимым движением сверкнувшего клинка разрубил его пополам.
