В лучшей из книг по истории Компартии ЮАР Айвону Джонсу посвящены такие слова: «Нет оценки достаточно высокой, чтобы определить его заслуги… Его роль в истории южноафриканского рабочего класса еще предстоит должным образом оценить и увековечить».
Это было написано через 20 лет после смерти Айвона Джонса и уже почти четверть века назад. Но до сих пор не только в Южной Африке, но и за ее пределами не появилось ни одной работы об Айвоне Джонсе.
На юг Африки этот человек приехал в 1906 году двадцатилетним юношей. На родине, в Англии, он рано остался сиротой и с детства находился под дамокловым мечом — угрозой смерти от чахотки. Пытаясь ускользнуть от болезни, которая в те годы считалась роковой, он переехал из Великобритании сперва в Новую Зеландию, а оттуда на юг Африки. В отличном южноафриканском климате находили спасение многие туберкулезники.
В Южную Африку Джонс приехал в сложное для этой страны время. Недавно кончилась бурская война, и Англия старалась создать новый доминион — Южно-Африканский Союз — из Капской колонии, Наталя, Трансвааля и Оранжевой республики. Начался экономический бум, потребовались тысячи и тысячи рабочих рук для промышленности. В Кейптаун приплывали отовсюду корабли с эмигрантами из Европы и Америки.
Накануне первой мировой войны Южную Африку сотрясли крупные забастовки белых рабочих. Условия их работы были тогда очень тяжелыми, хотя и лучше, чем те, в которых существовали африканцы.
Джонс с головой окунулся в атмосферу борьбы, хотя на его месте многие, пораженные такой же болезнью, оказывались вообще не способны к активной деятельности.
Ко времени первой мировой войны Айвон Джонс пользовался уже большим авторитетом и в профсоюзах и в Южно-Африканской лейбористской партии, где он был избран генеральным секретарем. Южная Африка стала для него второй родиной. Но по-настоящему крупная роль выпала на долю Айвона Джонса в начале империалистической войны, когда он стал одним из лидеров левых лейбористов, у которых нашлось мужество выступить против этой войны.
В 1915 году эти люди, покинув лейбористскую партию, создали Интернациональную социалистическую лигу, которая, постепенно изменяясь, стала через несколько лет ядром коммунистической партии. Айвон Джонс сделался одним из руководителей лиги и редактором ее газеты «Интернационал».
Конечно, перемены в лиге происходили не сразу. И ее руководители, такие, как Айвон Джонс, не сразу становились марксистами. Первое, с чего они начали, был протест против мировой войны и призыв к международному братству рабочих. Но вскоре они поднялись до понимания того, что не может быть международной солидарности рабочих лишь в рамках «белого» мира, «белой» расы, как это понимали некоторые лидеры II Интернационала.
Со страниц издававшейся Джонсом газеты впервые в истории Африки прозвучал призыв к подлинному интернационализму — «без различия цвета кожи и национальности». В условиях страны, где сам воздух напоен расизмом, это был неслыханно дерзкий призыв. Айвон Джонс побывал на скамье подсудимых, его газета и сама лига навлекли на себя репрессии.
Важнейшую роль в становлении лиги, в переходе ее на позиции марксизма сыграла Октябрьская революция. Айвон Джонс и его друзья пристально следили за всем, что происходило в далекой северной державе, прислушивались к тому, как
В стране, где свищет непогода,
Ревел и выл Октябрь, как зверь,
Октябрь семнадцатого года.
В редакции на Фокс-стрит — улице Иоганнесбурга, Золотого города, — лихорадочно собирались те крохи информации из Москвы и Петрограда, которые можно было получить на юге Африки. Газета играла в те годы роль и коллективного пропагандиста и коллективного организатора нарождавшегося коммунистического движения. И в конце 1920 года, когдз южноафриканцы решили послать своего полномочного представителя в «Мекку революции» — Москву, выбор пал на Айвона Джонса.
Джонс не был первым представителем южноафриканских социалистов, приехавших в Москву. Еще до него приехали Сэм Берлин и Ден Баккер. Ден Баккер, бур по национальности, поехал даже в Ташкент: посмотреть политику Советской власти на окраинах.
Работая в Коминтерне, Джонс встречался не только с Лениным, но и со всеми лидерами мирового коммунистического движения тех лет. Его имя в протоколах заседаний постоянно стоит рядом с именами Коллонтай, Луначарского, Куусинена, Вильгельма Пика, Бела Куна, Билла Хейвуда, Клары Цеткин, Василя Коларова…
Айвон Джонс быстро выучил русский язык. Ему это было не трудно — он уже знал несколько языков, и европейских и африканских. Он переводил статьи Ленина для английских газет, а в гостинице «Люкс» вокруг него по утрам собирались многие зарубежные работники Коминтерна, чтобы послушать последние новости русской печати.
Южноафриканские власти внимательно следили за деятельностью Джонса. Об этом говорит, например, опубликованный в 1922 году большой отчет комиссии по расследованию причин «Красного восстания». Стремясь показать, что причиной мятежа были действия коммунистов, авторы отчета цитировали множество статей Джонса и его писем, захваченных во время обыска в Иоганнесбурге. И даже о тех статьях, которые в действительности принадлежали другим людям, комиссия сообщала:
«Вряд ли можно сомневаться, что автором является мистер Айвон Джонс».
Но здоровье становилось все хуже. Летом 1923 года Джонс еще участвует в заседаниях пленума Исполкома Коминтерна, вместе с другими делегатами поддерживает избрание Ленина почетным председателем этой организации. Он еще может водить по Москве приехавшего из Трансвааля своего старого друга Билла Эндрюса, избранного членом Исполкома Коминтерна, показывать ему Кремль. Но болезнь берет свое. Сперва Джонса отправляют в подмосковную больницу, а затем, уже фактически в безнадежном состоянии, в Ялту, в терапевтическое отделение туберкулезного института. Эндрюс провожает друга в Крым, зная, что больше его уже не увидит.
Последними работами Айвона Джонса были пять больших статей о Ленине. Они появились в 1924 году и в английском журнале «Коммунистическое обозрение» и в газете самого Джонса — южноафриканском «Интернационале».
* * *
Таковы некоторые факты о том, как на юге Африки узнали о Ленине.
Первый выпуск нашего сборника открывался предисловием К. Паустовского под названием «Несколько слов о „Бригантине“».
Его рассказы и очерки, появлявшиеся в каждом новом выпуске «Бригантины», стали неотъемлемой частью сборника.
