Я поморщился. Пил поднял заговорщицкий взгляд.
— Выходит, заметил, — заключил он.
— Тут нет ничего странного. Конечно, его по возможности привели в порядок, прежде чем показывать. Может, все-таки, пойдем?
Пил с досадой топнул ногой.
— Ты действительно не понимаешь или просто прикидываешься? Впрочем, ответ я и сам знаю. Перестань. Ты же знаешь, что мне можно доверять. Все знают, что ваш «Янус» — сущий ящик Пандоры. Я только хотел спросить — Линн бредил изменением истории оттого что спятил, или спятил от того, что ее и впрямь можно изменить?
— Пил, это ведь ты у нас психиатр. Только не сходи с ума, хорошо?
— Значит, ты мне не скажешь? Возможно это или нет?
— Невозможно.
— Ты мне не доверяешь!
— Дружок, ты дал мне два варианта ответа, и один тут же отмел. Какой смысл в твоих вопросах и моих ответах? Мы все слышим только то, что хотим.
— Да, конечно, — проговорил Пил как-то тоскливо. — Значит, мне так и не убедить тебя в том, что играть с огнем опасно? Даже если сезон охоты на лис уже открыт?
— Каких лис?
— Посмотри в зеркало, на свои волосы и на рыльце в пушку, лис Эрвин. Повторяю то, что сказал в начале. Ты можешь кончить так же плохо как Линн. Будь благоразумней и не зарывайся.
— Ладно, ладно, — усмехнулся я. — А знаешь, ты сам параноик. Я-то думал, это только у нас скелеты в каждом шкафу и чертики под кроватью. Ан нет. У психиатров тоже!
Он выдавил жалкое подобие улыбки.
— Ты вечно любил всех смешить. Когда ты летишь обратно?
— Билет заказан на завтрашнее утро. Я не ожидал, что смотреть будет настолько не на что.
— Ну, тогда прощай.
— А ты что, остаешься здесь?
— У медиков всегда есть дела в самых неприятных местах.
— Ну, тогда счастливо. Может, позже увидимся.
— Обязательно, — пообещал он.
И почему я солгал насчет завтрашнего утра? Ведь уже точно знал, что настолько тут не останусь. Как будто играл на кого-то постороннего, кто мог нас слышать. Прямиком из морга я отправился в порт, предварительно связавшись с гостиницей, с заявкой прислать туда же мой багаж, который так и остался нераспакованным. Мне больше нечего было здесь делать. Пил переживет, даже с облегчением. Ему наши странности и так поперек горла, мне его намеки да пророчества — тем более.
Все складывалось как нельзя удачней. Я вылетел без всяких задержек, меньше чем через час, на корабле какой-то частной компании с очаровательно-ностальгическим названием «Горгулья». Я поудивлялся про себя — неужели кто-то еще помнит, что это такое, или просто нашел в словаре слово постраннее, и настроение у меня несколько поднялось. Крылатый каменный кошмарик обернулся чистеньким, уютным, комфортабельным суденышком, рассчитанным менее чем на сотню пассажиров. Очень удобно, почти знак свыше, народу оказалось немного и в «купе» я оказался в приятном одиночестве.
Самое время поговорить с родными и близкими.
Линор ответила на вызов сразу же.
— Привет. Ты что, караулила сигнал?
— Ничего подобного. Я случайно подошла. Наверное, родственная телепатия.
Что ж, такое у нас случалось, хоть были мы не совсем близнецами, выращивались чрезвычайно занятыми родителями в разных пробирках и даже «родились» с разницей в четыре дня. Догадайтесь, кто младшенький. Правильно, это мне пришлось дольше сидеть в инкубаторе. Считается, что девочки развиваются быстрее. Однако мы с Линор так толком и не разобрались, кто же из нас кому покровительствует. У каждого было свое мнение на этот счет.
— Какие новости?
— Неутешительные. Я уже лечу обратно. Вся демонстрация как в музее: близко не подходить и руками не трогать. Он был по уши укрыт простыней, а лицо… честное слово, краше в гроб кладут…
— Как тебе не стыдно, Эрвин! — проворчала Линор с не очень искренней укоризной. В нашей семье у всех чувство юмора отвратительное, в том числе и у нее. Видно, медиков в роду было многовато. — Он ведь и есть покойник!
— Да. Только покойник покойнику рознь, — ответил я серьезно. Я и прежде на самом деле вовсе не собирался шутить. — Все в восторге от того, как он сохранился. Но он постарел лет на сорок. Изможденный, высохший, а седых волос вдвое меньше, чем было — их подкрасили. Если все это случилось в леднике, то я Екатерина Великая. Губы тоже покрыты слоем грима, чтобы меньше бросалось в глаза, как они изжеваны. Но, собственно, разве на лице душевнобольного это было бы странно? Вовсе нет. Тогда к чему такие шпионские страсти? То ли с расчетом на слабоумных, то ли как раз с тем, чтобы обратить на это наше внимание с намерением запугать. Других объяснений я не вижу. И потом, когда я приподнял простыню…
— Так тебе все же дали это сделать?
— Сам взял. И меня тут же перехватили. Но я успел заметить одну вещь. Его запястье, то, что я смог увидеть, было разодрано в клочья.
— Разодрано? — поразилась Линор. — Он вскрыл себе вены?
— Нет, Линор. Вен он себе не вскрывал. Такие следы остаются от наручников, если пытаться во что бы то ни стало от них избавиться.
Линор довольно надолго замолчала.
— А еще какие-нибудь следы насилия ты заметил?
— Нет. Но проломленная голова — это уже не естественная смерть, хотя кое-кто пытался уверить меня в обратном.
— Эрвин.
— Да?
— Ты меня пугаешь. Не делай никаких глупостей. Будь все время на виду и нигде не задерживайся.
— Я так и делаю. Не беспокойся. Что со мной может случиться? Даже если наши дела хуже некуда и Линна и Карелла впрямь кто-то похитил, то повторение этой шутки в третий раз будет уже не смешно. Никто не пойдет на такую наглость. Единственное, что может мне сейчас грозить — непредвиденное транспортное происшествие. Так что, ждите — скоро буду.
— Привет, Эрвин, — вклинился в разговор отец. — Большую часть я слышал. Что ж, значит, стоит и впрямь осуществить задуманное.
— Да. Может быть, это действительно лучший выход.
— Лучший — это не то определение. Но вполне возможно, что теперь единственный.
— Да, я понимаю. Ничего замечательного в этом нет.
— Начнем, как только вернешься.
Я мысленно кивнул.
— О Нейте, конечно, никаких вестей? — спросил я просто на всякий случай.
— Никаких. Либо необходимая жертва, либо… быть может, он сам в этом замешан. Ждать больше ни к чему.
— Ясно…
Из приемника вдруг резко хлынул шквал жуткого визга и треска.
— Что это у тебя? — крикнул он.
— Антиквариат накрылся! — ответил я. — До встречи! — Я поспешно отключил какофонию каких-то убийственных звуков и облегченно вздохнул.
