— Да ты не поняла меня, я совсем не то хотел сказать.
— Дудки! Именно то и хотел сказать. Вот что я получаю в награду за мои заботы о твоем благосостоянии, за то, что я, как раба, тружусь целыми днями! Но ты неисправим, Форстер; посмотри на себя: ты взял табак из табакерки вместо соли из солонки. Ну, какой же здравомыслящий человек станет есть баранину с табаком!
Ах, Боже мой, правда! — сказал Форстер и стал класть табак не в табакеру, всегда лежавшую подле него, а в солонку.
А кто теперь станет есть соль, дурак? Я не дурак, миссис Форстер, — ответил наконец рассерженный Никлас, — я ошибся; я вижу что ошибся.
Ах; да, ты послала Бетти со стеклами к капитану Симкинсу?
— Конечно, — ответила она. — Не смотри я за твоими делами, не знаю, что было бы! И предупреждаю вас, мистер Форстер, если вы не постараетесь найти больше работы, так нам скоро нечего будет есть. За последнюю неделю я получила только семнадцать шиллингов и шесть пенсов; как мы заплатим этим за квартиру и дрова, за мясо и напитки — объясни, я этого не понимаю.
— Что делать, дорогая? Я никогда не отказываюсь от работы.
— Не отказываешься? Нет. Только ты должен находить больше работы.
— Я могу починить часы и сделать телескоп, но создать дела не могу, — ответил Никлас.
— Можете и должны, мистер Форстер, — продолжала она, унося остатки баранины как раз в ту минуту. когда ее муж мысленно наметил следующий кусок, — а если не сделаете этого, вам нечего будет есть.
— По-видимому, так, дорогая, — сказал кроткий Никлас, борясь за табакерку, — но я, право, не знаю…
— Ах, Форстер, если бы ты не принадлежал к числу величайших…
— Нет, нет, нет, дорогая, — в припадке скромности прервал ее Никлас — Я не принадлежу к числу величайших оптических мастеров нашего времени, хотя когда я покажу миру мое усовершенст…
— К числу величайших мастеров! — фыркнула она. — Я хотела сказать: «К числу величайших дураков!»
— Это дело другого рода, моя дорогая, но…
— Без «но», Форстер; выслушай и не прерывай меня. Кто когда-нибудь приносит тебе вторично трубку или часы, поправленные тобой?
— Зачем их приносить ко мне после того, как я все там привел в порядок?
— Так зачем приводить их в порядок?
— Зачем? — с изумлением проговорил Форстер.
— Да, почему бы не оставлять где-нибудь неплотно завинченного винтика, чтобы люди опять приходили к тебе со своими вещами? Вот как надо вести дела.
— Мое дело, дорогая, смотреть, чтобы все винты и прочие части были на месте и держались крепко.
— И умирать с голоду, — добавила она.
— Если будет угодно Богу, — ответил честный Никлас.
Появление сына этой четы прервало супружеский дуэт. Мы познакомим читателя с молодым Форстером, так как ему суждено играть в нашем рассказе выдающуюся роль.
Ньютон Форстер (названный так отцом в честь великого сэра Исаака) был семнадцатилетним юношей с атлетической пропорциональной фигурой, красивым лицом и богато одаренным умом. Его открытый лоб носил отпечаток откровенности и искренности, в улыбке сказывалась честность. Отец потратил все свое свободное время и некоторые денежные средства на воспитание Ньютона, надеясь, что со временем юноша сделается соперником того гения, в честь которого получил имя, но Ньютон не выказывал никакого желания сидеть на скамье мастера. Когда ему удавалось вырваться из дому, его всегда можно было застать на пристани, где суда разгружались или принимали на свои палубы товар. Уже давно он сказал, что намеревается сделаться моряком. Отец очень неохотно согласился на это с тем условием, что Ньютон раньше окончит воспитание. Обе стороны решили честно выполнить условия.
В пятнадцать лет Ньютон уже усвоил все, чему мог его научить педагог, и в ожидании чего-нибудь лучшего поступил на береговое судно и на нем сделал много рейсов в течение двух лет. Каждый рейс продолжался шесть недель, а затем столько же времени Ньютон оставался в порту в ожидании нового груза.
Благодаря образованию, полученному Ньютоном, он, несмотря на свою молодость, занимал место помощника капитана, и его жалование давало ему возможность помогать отцу, еле сводившему концы с концами. Любознательность юноши заставила его как можно лучше вникнуть в профессию отца, и он умел чинить многие вещи, которые присылали в лавку оптика. Хотя Ньютона забавляли странности отца, он глубоко уважал Никласа, и его возмущало обращение с ним матери. Тем не менее, благодаря необычайной тактичности, он умел спокойно противиться ей и приобрести над нею известную власть. И какие бы чувства она не испытывала к сыну во времена его раннего детства, теперь они превратились в положительную ненависть к нему.
Что будет угодно Богу? — входя, спросил Ньютон, услыхавший последние слова отца.
Твоя мать говорит, что нам остается или умереть с голоду, или жить нечестно, — ответил Никлас.
— Значит, мы умрем, отец, с чистой совестью; только мне кажется, дело еще не так плохо, потому что я дьявольски голоден, — продолжал Ньютон, поглядывая на стол, украшенный только солонкой и табакеркой. — Ну, мама, вода стоит совсем низко? Или вы все заперли?
И Ньютон подошел к закрытому буфету. Миссис Форстер была с остальными резка, с Ньютоном же одна обращалась сдержанно-угрюмо.
— Там нет ничего, — проворчала она.
— Зачем же вы запираете ничто? — возразил Ньютон. — Полно, мама, дайте-ка мне ключ, и я уж что-нибудь да откопаю там.
Она не согласилась. Тогда Ньютон прошел в лавку, принес оттуда долото и молоток и начал ломать замок.
— Мне очень жаль, что приходится делать это, мама, — сказал он, — но раз вы не даете мне ключа…
Послышался громкий стук молотка о долото.
— Вот ключ, сэр, — с негодованием крикнула миссис Форстер и, бросив ключ на стол, вылетела из комнаты.
Через три недели Ньютон Форстер отплыл с грузом в морской порт Уотерфорд. Капитан баржи неумеренно пил спиртные напитки и, пока она стояла в гавани, редко оставался трезвым. Зато во время самого плавания он воздерживался от опьянения, чтобы благополучно доставить до места порученный ему товар. Все это знали и доверяли капитану Томсону, несмотря на его невоздержанность на суше. Однако с тех пор, как Ньютон поступил к нему на службу, он стал не так строго держаться прежних привычек. Он видел, что в руках Форстера судно пользуется такой же безопасностью, как и при его собственном управлении. Итак, познакомив его со всеми тонкостями мореходного искусства, со всеми опасностями берегового плавания и всецело вручив ему управление баржей, капитан стал время от времени разрешать себе выпить один-другой стаканчик. Привычка пить усиливалась. Скоро глиняная бутыль со жгучим напитком сделалась всегдашней спутницей Томсона; едва ставились паруса и определялся курс, он уходил в свою каюту, наслаждался напитком и, пока бутыль не была осушена, не появлялся на палубе, так как никогда не бывал достаточно трезв для этого. Ньютон был настоящим ответственным хозяином судна.
