Маратх не заставил повторять приказ дважды.
— Что ты видишь, хозяин? — едва слышно спросил он.
— Смотри туда.
— О!.. — сказал маратх, широко открыв глаза. — Человек!
— Тихо!
Тремаль-Найк поднял карабин, прицелившись в эту черную массу, которая имела вид лежащего человека, но опустил его, не выстрелив.
— Пойдем посмотрим, Каммамури! — сказал он. — Это мертвец.
— А если он притворяется мертвым/
— Тем хуже для него.
Два индийца спрыгнули на берег и осторожно направились к человеку в траве, который не подавал признаков жизни. Они были в десяти шагах, когда с его спины с шумом поднялся марабу и полетел к реке.
— Это мертвец, — прошептал Тремаль-Найк. — Если это…
Одним прыжком он бросился к трупу и глухое восклицание сорвалось с его губ.
— Хурти! — воскликнул он.
И в самом деле, это был труп Хурти, умершего ужасной, мучительной смертью. Несчастный лежал на спине, с руками и ногами, сведенными судорогой, со страшно искаженным лицом и глазами, вылезшими из орбит. Его ноги были исцарапаны и окровавлены — в агонии его явно волочили по земле, а из разинутого рта высовывался язык. Тремаль-Найк приподнял несчастного индийца, чтобы увидеть, в какое место его поразили, но не нашел на теле ран. Но, посмотрев повнимательней, он заметил синеватый рубец вокруг шеи, а на затылке вмятину от удара каким-то тупым предметом.
— Его сначала оглушили, а потом задушили, — сказал он глухо.
— Бедный Хурти, — прошептал маратх. — Но почему они убили его именно таким способом?
— Мы узнаем это, Каммамури. И клянусь тебе, я не оставлю преступление безнаказанным.
— Боюсь, хозяин, что этих людей много и они очень сильны.
— Тремаль-Найк сильней их. А теперь возвращайся в лодку.
— А Хурти? Мы оставим его здесь?
— Я опущу его в священные воды Ганга завтра утром. А чтобы за ночь тигры не сожрали его, я буду сторожить до утра.
— Как же так? Значит, ты не возвращаешься?
— Нет, Каммамури, я остаюсь здесь. Я покину этот остров, когда закончу здесь свои дела.
— Ты хочешь, чтобы тебя убили!..
Презрительная улыбка показалась на губах Тремаль-Найка.
— Я — сын джунглей! Возвращайся же в лодку, Каммамури.
— О ни за что, хозяин!
— Почему?
— Если ты попадешь в беду, кто поможет тебе? Позволь мне сопровождать тебя, и клянусь, что последую за тобой, куда хочешь.
— Даже если я отправлюсь искать мое видение?
— Да, хозяин.
— Ну что ж, оставайся со мной, мой храбрый маратх. Вдвоем мы будем стоить десяти. Пошли!
Тремаль-Найк вернулся к берегу, ухватился за борт лодки и сильным толчком опрокинув ее, затопил на мелководье.
— Зачем это? — удивленно спросил Каммамури.
— Никто не должен знать, что мы здесь. А теперь попробуем раскрыть эту тайну.
Они проверили патроны в карабинах и пистолетах, чтобы быть уверенными в них, и осторожно направились к баньяну, внушительная масса которого гордо виднелась в ночной темноте.
Баньяны, называемые также «фигами пагод» — самые удивительные деревья, которые только можно вообразить.
Их высота и толщина не только больше, чем у столетних дубов, но, кроме того, с их многочисленных горизонтальных ветвей спускаются вниз тонкие воздушные корни, которые тут же укореняются, едва коснувшись земли, и быстро крепнут, образуя все новые и новые стволы и давая тем самым новое питание и все более мощную жизнь всему растению.
Его ветки удлиняются дальше, пуская новые корни, а значит, и новые стволы — таким образом, одно дерево часто покрывает большое пространство земли. Оно, можно сказать, образует целый лес, состоящий из сотен и сотен причудливых колонн, под которыми приверженцы Брамы размещают своих идолов.
В провинции Гуджарат существует баньян, называемый «кобир бор», очень почитаемый индийцами, которому они насчитывают три тысячи лет. Он покрывает площадь в две тысячи квадратных футов и имеет не менее трех тысяч колонн, или, если хотите, корней. В древности он был еще больше, но значительная часть его была разрушена водами реки, которые размыли часть острова, на котором он растет.
Баньян, под которым два индийца собирались провести ночь, был один из самых больших. У него было множество колонн, поддерживающих огромные ветви с маленькими алыми плодами, и очень толстый ствол, который был срублен, однако, или срезан на определенной высоте.
Внимательно осмотрев колонну за колонной, чтобы убедиться, что за ними никто не прячется, Тремаль-Найк и Каммамури уселись у ствола, положив на колени карабины.
— Сюда обязательно кто-нибудь придет, — сказал охотник на змей вполголоса. — Посмотрим, кто же это будет.
— Ты думаешь, что эти люди, которые убили Хурти, приходят сюда?
— Уверен. Еще до завтра мы кое-что узнаем о них.
— Мы схватим первого, кто придет, и убьем его.
— Там видно будет. А теперь молчи и гляди в оба.
Тремаль-Найк достал из кармана лист, похожий на лист плюща, называемый в Индии «бетель», соединил его с кусочком ореха, добавил немного мела и принялся жевать эту смесь, которая считается у индийцев полезной для желудка, питает мозг, предохраняет зубы и очищает дыхание.
Прошло два часа, долгих, как два века, во время которых ничто не нарушило тишины, царившей под густой сенью гигантского дерева. Было уже, наверное, около полуночи, когда Тремаль-Найку, который был настороже, показалось, что он слышит странный шум.
Это был какой-то подземный грохот, подобный тому, что бывает при землетрясениях, но более слабый и глухой.
Тремаль-Найк почувствовал, как им овладевает смутное беспокойство.
— Каммамури, — прошептал он едва слышно, — будь настороже.
— Ты что-то заметил? — спросил маратх, вздрогнув.
— Ничего, но я слышал непонятный шум.
— Где?
— Мне показалось, он идет из-под земли.
— Это невозможно, хозяин!
— У меня хороший слух, я не мог ошибиться.
— Что же это такое?
— Понятия не имею, но скоро мы это узнаем.
— Хозяин, тут какая-то страшная тайна.
— Ты боишься?
— Нет, я маратх.
— Тогда мы ее раскроем.
В этот миг из-под земли снова донесся тот же таинственный грохот. Оба индийца удивленно переглянулись.
— Так может грохотать огромный барабан, например, «хаук», — сказал Тремаль-Найк.
— Так и есть, — ответил Каммамури. — Но как он оказался под землей? Неужели эти таинственные люди устроили себе логово под джунглями?
— Скорее всего, Каммамури.
— Что будем делать, хозяин?
— Останемся здесь: кто-нибудь да придет сюда в конце концов.
— Тикора! — раздался вдруг в темноте чей-то голос.
