– Делай, как я!
Четыре лезвия поочередно сверкнули в воздухе, Сучок замер. Вокруг его головы образовался железный «нимб».
– Еще раз!
Еще четыре клинка вонзились в мишень. Реакция Сучка оказалась парадоксальной: он издевательски ухмыльнулся и заорал:
– Сопляки! Напугать захотели? Да я сам так умею, и не ножом, а топором! А вы топором можете? Щенки драные!
Мишка не торопясь подошел к мишени, стянул с головы Сучка шапку и так, чтобы было слышно всем, сказал:
– Топором не умеем, но за совет благодарю. Будем и этому учиться, на то и воинская школа. А учить будешь ты… если выживешь.
– Вас не учить надо, а драть, как…
– У тебя шапка не просвечивает? – прервал Сучка Мишка. – Дырок нет?
– Чего?
– Сейчас узнаешь. – Мишка поднял шапку кверху, посмотрел сквозь нее на солнце и удовлетворенно констатировал: – Не просвечивает.
– Ты! Недоносок! Да я тебя…
Под вопли Сучка Мишка отошел на нужное расстояние, зарядил самострел и надвинул шапку старшины плотников почти до самого рта. Надо было добиться того, чтобы Сучок поверил: Мишка ничего не видит. Сучок поверил. Как только Мишка поднял самострел, он севшим вдруг голосом спросил:
– Эй! Ты чего удумал?
На голос Мишка уже однажды стрелял – на зимней дороге в Кунье городище. Самострел щелкнул, болт с хрустом вошел в бревно мишени. Вокруг наступила мертвая тишина. Мишка, не снимая шапки, снова зарядил самострел. Сучок молчал, вместо него подал голос один из артельщиков:
– Эй, парень! Кончай дурить!
Видимо, плотник попытался подойти, потому что послышался щелчок выстрела и звук болта, ударившего в землю. За этими звуками последовал комментарий Демьяна:
– Следующий выстрел – по ногам, потом – в брюхо.
– Да вы что, с ума все посходили? – не успокаивался плотник. – Это ж не игрушки! Убьете же…
– Убьем. – Новый голос принадлежал Перваку. – Наш старшина Михаил Фролыч боярского рода Лисовинов здесь царь и бог. Прикажет убить – убьем. Даже не задумаемся!
Дальнейших возражений со стороны плотника не последовало: холодная беспощадность в голосе Первака была сверхубедительной. С таким тыловым прикрытием можно было продолжать экзекуцию спокойно. Мишка поднял самострел, но Сучок не издавал ни малейшего звука.
– Сучок, ау! – позвал Мишка. – Голос-то подай!
Плотницкий старшина молчал и, кажется, не шевелился.
– Спой, светик, не стыдись! – продекламировал Мишка.
«Курсанты» отозвались радостным гоготом – басню про ворону и лисицу они от своего старшины уже слышали. Сучок молчал, как убитый.
– Степан, шевельни его! – распорядился Мишка.
Свистнул кнут, Сучок молчал.
– Сильнее!
На этот раз Степан хлестнул со щелчком, до Мишкиного слуха донеслось едва слышное мычание сквозь закушенную губу – Сучок боролся за жизнь из последних сил.
– Да что ж вы творите-то?! – снова подал голос плотник.
Мишка четко развернулся на звук и пообещал:
– Еще раз шумнешь – бью в тебя!
Ответом был шум, знакомый по Турову, – зрители шарахались с линии выстрела. Мишка вернулся в исходное положение и скомандовал:
– Степан! Еще раз, не жалей!
В ответ донесся звук удара и голос Сучка:
– Уй! Так тебя растак! Чтоб тебе…
Ждать окончания тирады Мишка не стал. Ноги Сучка были растянуты веревками в стороны, поэтому можно было стрелять вниз. Одновременно с ударом болта в бревна мишени Сучок замолк на полуслове, и снова наступила тишина. Мишка немного подождал, ничего не услышал и упер самострел в землю, собираясь надавить ногой на рычаг.
– Не нужно, Минь, – остановил его голос Демьяна. – Все. Спекся лысый.
Первое, что увидел Мишка, сдернув шапку, – бессмысленно уставившиеся в одну точку глаза Сучка. Плотницкий старшина бессильно обвис на веревках, борода его мелко тряслась, из рассеченной мочки уха (Степан действительно не пожалел) капала на рубаху кровь. Хвостовик болта торчал из бревна между ног Сучка, возле самой промежности.
Нет, старшина плотницкой артели не был ранен выстрелом и не потерял сознания от страха. Просто Сучок впервые в жизни столкнулся с еще большим отморозком, нежели он сам.
Собственно, именно такого результата Мишка и добивался. По дороге в Нинеину весь он не слишком долго ломал себе голову, изыскивая способ разрешения неизбежного конфликта с Сучком. Каким бы опытным скандалистом человек ни был, он готов противостоять кому угодно, только не самому себе. Сумей в точности сыграть скандалиста – и возьмешь над ним верх. Оставалось только представить, как повел бы себя Сучок, окажись он на месте старшины «Младшей стражи». Мишка подумал-подумал и решил, что такой тип обязательно затеял бы какую-нибудь злую, смертельно опасную игру.
Дальнейшее было делом техники – изобразить старшину-отморозка, окруженного взводом таких же безбашенных парней. В доспехах, при оружии и без пригляда со стороны взрослых. Плюс незнание Сучка об умении Мишки стрелять на слух.
И еще один, но незапланированный Мишкой плюс. И это было очень серьезно – изящество ядовитой змеи, с которым подыграл Мишке Первак. Мишке стало понятно, почему десятник пятого десятка «Младшей стражи» Первак, во Христе Павел, никогда не кричит на «курсантов» своего десятка. Голос, которым он говорил с плотниками, был голосом человека, умеющего и привыкшего убивать, причем, как показалось Мишке, получающего от убийства удовольствие. Такой Первак абсолютно органично вписывался в устроенное Мишкой шоу, это-то и было самым скверным: Мишка играл, Первак жил.
Вечером того же дня Мишка снова встретился с Сучком и двумя его помощниками. Откровенно говоря, он не ожидал, что Сучок придет, но плотницкий старшина оказался на редкость крепок как телом, так и духом. И вид у него был не злой или пришибленный, как можно было ожидать, а какой-то меланхолично-томный.
Задача перед Мишкой стояла посложнее, чем утром. Заставить себя слушать можно и силой, но вот убедить слушателей в том, что слушают они тебя не зря, – дело гораздо более сложное.
Мишка затеплил лампадку под маленькой иконой в углу, сохраняя стол свободным для макета крепости, заменяющего чертежи, расставил корчагу с медом и миски с закуской на сундуке. Посидел, вспоминая времена, когда работал заведующим социологической лабораторией, и воссоздавая настроение беседы с коллегами.
Вошедшие артельщики, повинуясь Мишкиному жесту, поставили на стол части макета, сработанного из глины и деревянных чурок, и неуверенно затоптались на месте. Потом заметили икону, сдернули шапки и закрестились.
С христианами преодоление неловкости первых секунд проблемы не представляло. Мишка тоже осенил себя крестным знамением и громко начал Предначинательную молитву:
