Харальда это разгневало.
— Хоть он и первый провозгласил меня конунгом, когда я вернулся в Норвегию, это не спасет его от кары за неповиновение, — пригрозил он.
Но отомстить Ториру сейчас он не мог.
Эллисив вспомнила вису, которую сочинил лучший скальд конунга, исландец Тьодольв сын Арнора:
Верная княжья дружина внемлет, что скажет воитель,
сядут они или встанут лишь по велению князя.
Воронов грозный кормилец в ужас народ повергает.
Падает всяк на колени — сопротивленье бесплодно.
Лишь один человек не покорился воле конунга, интересно, сколько же людей отправилось в Англию только из страха перед Харальдом. Взгляд Эллисив переход л с одного судна на другое.
Само собой разумелось, что с конунгом идут в поход его родичи.
Семнадцатилетний Олав, младший из двух сыновей Харальда и его наложницы Торы, которую Харальд на время даже провозгласил королевой, был хёвдингом на одном из кораблей отца.
В поход отправились многие лендрманны со своими людьми, здесь собрались почти все лендрманны Норвегии, и первым среди них был Эйстейн Тетерев с острова Гицки. Эйстейн был братом Торы, наложницы конунга, он был готов стерпеть от конунга все что угодно — ведь Харальд обещал ему в жены свою дочь Марию.
Кроме того, конунг собрал ополчение. Тем утром под парусами держали путь в Англию пятнадцать, а то и двадцать тысяч человек.
Задумывался ли Харальд, охваченный жаждой власти, над тем, что, быть может, всех этих людей вместе с ним ждет беда и смерть?
Такого прибоя, как здесь, на Борге, Эллисив еще не видывала. Волны вздымались и с ревом обрушивались на отвесную скалу, выступавшую в море.
Этот гул не давал ей покоя. Она спросила священника, бывает ли здесь когда-нибудь тихо. Тот, усмехнувшись, ответил, что сейчас здесь еще тихо — вот когда налетит буря…
Эллисив задумалась, что же с нею будет, если теперь ее донимает такая мелочь. Всего несколько дней, как Харальд поручил ее с дочерьми заботам Оркнейского епископа Торольва. Епископ Торольв жил на маленьком, открытом всем ветрам острове Борг, лежащем к северо-западу от острова Россей.
Название Борг [10] подходило острову. Он вздымался из моря, скошенный, с высоким западным берегом, и напоминал крепкий пень. Низкой была только та часть острова, что смотрела на Россей, во время отлива с Борга на Россей можно было перейти посуху. Правда, это было не так просто — на дне торчало множество острых скал и каменных глыб. Тем, кто не знал этих мест, плавать здесь во время прилива было опасно.
Эллисив томилась на острове.
Но выхода не было, ей оставалось только терпеть. Уходя на юг, Харальд предупредил, чтобы от него не ждали скорых вестей. С тех пор прошла только неделя и три недели, как они покинули Солундир.
Путь от Солундира до Оркнейских островов преодолели быстро: ветер все время был попутный. Правда, ненадолго они задержались на Хьяльтланде, там подошло еще несколько кораблей.
На Оркнейских островах к Харальду присоединились корабли с Южных островов и из Ирландии. В Англию Харальд отправился уже с тремя сотнями кораблей. С ним поплыли также молодые оркнейские ярлы Паль и Эрленд сыновья Торфинна.
Харальд рассказал, что это их отец Торфинн ярл сын Сигурда Толстого привез на Борг епископа.
Торфинн был упрямый, жестокий и своенравный. Но, совершив паломничество в Рим, он точно переродился.
— Хотелось бы мне узнать, как это папе римскому удалось укротить его, — сказал Харальд.
Он не упускал случая выразить презрение к западным епископам, но больше всех не жаловал папу римского.
Епископа Торольва, норвежца по происхождению, рукоположенного архиепископом Гамбургским и Бременским, Торфинн привез из Йорвика. И построил для него на Борге церковь во имя Христа Спасителя. В алтаре церкви хранился ларец с величайшей святыней — покровом, который касался раки апостола Петра. Торфинн получил его от самого папы.
— Пожалуй, и я мог бы извлечь выгоду из Олава Святого, — сказал Харальд, высоко подняв одну бровь. — Почему бы мне не начать торговать тем, что от него осталось. Подумай, сколько ткани можно купить на одну нумизму и продать ее, разрезав на лоскуты, прежде чем люди заподозрят неладное. Можно дорого брать за эти лоскуты или дарить их в знак особой милости.
Рядом с церковью Торфинн построил себе усадьбу. В ней он провел остаток жизни и широко прославился своими добрыми делами. Не так давно он умер, и его похоронили у церковной стены.
В тот день Эллисив пришла в церковь Торфинна. Она часто молилась здесь за конунга Харальда.
Однако вымаливать ему победу она не смела — она молилась о спасении души Харальда и просила дать ей силы перенести грядущие испытания. Стоя на коленях на земляном полу, она произносила слова, дававшиеся ей с трудом и причинявшие боль.
Скрипнула дверь, Эллисив вздрогнула и обернулась.
Вошел священник. Увидев Эллисив, он было остановился, но потом прошел к алтарю. От его проницательного взгляда Эллисив сделалось не по себе.
Она поднялась с колен и села на каменную скамью у стены.
Что-то необычное было в этом священнике, он как будто избегал ее. Она видела его уже не раз, но он никогда не приветствовал ее, как другие священники. Эллисив старалась припомнить, чем она могла вызвать такую враждебность. Ей казалось, что прежде она никогда не встречала его — у него было запоминающееся лицо: правильные черты и серовато-зеленые глаза со странным выражением. Она спросила у епископа Торольва, кто этот священник, но епископ, всегда такой обходительный, сделал вид, будто не слышал вопроса.
Эллисив отбросила мысли о священнике, Жизнь научила ее, что каждый имеет право на свою тайну. Она снова задумалась о Харальде.
С тех пор как они покинули Солундир, толком поговорить им так и не удалось. Лишь накануне отплытия с Оркнейских островов Харальд ненадолго остался с Эллисив с глазу на глаз.
— Почему ты такая грустная? — спросил он. — Разве тебе не хочется стать королевой Англии?
— Хочется, но не любой ценой, — ответила Эллисив. — Ты же сам сказал, что пойдешь в этот поход, даже если это противно воле Божьей.
— Не укоряй меня за это.
Эллисив с удивлением посмотрела на Харальда. На ее памяти он впервые допустил, что его поступок может заслуживать укора.
Он был очень серьезен, на лице не было и тени усмешки.
— На этот раз мне нельзя отказываться от похода, — сказал он. — Судьба предопределила его еще при жизни моей матери.
— Почему ты так считаешь?
— Всю жизнь я шел к этому походу. Мне было предназначено стать конунгом, но жажда власти во мне так велика, что одной Норвегии мне мало. Я долго ждал такого благоприятного случая.
