— Я не очень-то спокоен насчет, этой бумаги, — сказал “делец”, разобравшись наконец в содержании документа.
— Почему же?
— Боюсь, что суд не признает ее законной. Мне известно, что два ваших соседа собираются завтра утром пойти и потребовать конфискации вашего дома. Хорош буду я, если уплачу сорок фунтов и останусь ни с чем.
— Лишить прав могут только меня, — возразил разносчик. — Заплатите мне двести долларов, и дом будет ваш. Вы всем известны как виг note 35, и вас-то уж не станут беспокоить.
Разносчик говорил с горечью, которая удивительным образом уживалась со старанием как можно более выгодно продать свое имущество.
— Согласитесь на сто, и ударим но рукам, — сказал покупатель и осклабился, полагая, что добродушно улыбается.
— Ударим по рукам? — с удивлением повторил разносчик. — Я полагал, что мы уже заключили сделку.
— Сделка еще не заключена, пока мне не вручили бумагу и вам не выплатили деньги.
— Бумага у вас.
— Я оставлю ее у себя, если вы сбавите цену, — сказал покупатель и хихикнул. — Ну, полтораста долларов, ведь это не малая цена. Вот деньги у меня с собой.
Разносчик выглянул в окно и со страхом увидел, что близится вечер. Он знал, что подвергается опасности, оставаясь в доме после наступления темноты, но ему трудно было смириться с мыслью, что его так нагло грабят, после того как сделка была заключена по всем правилам. Видя, что он колеблется, покупатель встал и заявил:
— Что ж, может быть, вы сторгуетесь с кем-нибудь другим до утра, завтра ваши бумаги уже ничего не будут стоить.
— Соглашайтесь, Гарви, — вмешалась Кэти; она не могла устоять перед английскими гинеями, которые покупатель выложил на стол.
Ее голос вывел разносчика из раздумья; казалось, он вдруг вспомнил о чем-то.
— Хорошо, — сказал он и, повернувшись к Кэти, положил часть денег ей в руку, — если бы у меня была другая возможность расплатиться с вами, я скорее согласился бы все потерять, чем позволил бы так обобрать себя.
— Вы и без того можете все потерять, — пробормотал “делец” и, злобно улыбнувшись, вышел из дома.
— Да, — произнесла Кэти, проводив его взглядом, — он знает, чего вам недостает, Гарви: он, как и я, считает, что теперь, когда старый джентльмен скончался, вам нужен друг, который бы заботился о вас.
Занятый приготовлениями в дорогу, разносчик пропустил мимо ушей этот намек. Старая дева, однако, не унималась. Она поняла, что мечте, которую она лелеяла так много лет, не суждено осуществиться, и мысль о разлуке причинила ей большое огорчение; к тому же она никак не ожидала, что способна на сочувствие к нищему и всеми покинутому человеку.
— Где вы теперь будете жить, где вы найдете другой дом? — спросила Кэти.
— Господь пошлет мне дом.
— Но он может вам не понравиться.
— Бедняк не должен привередничать.
— Уж про меня никак не скажешь, что я привередлива, — быстро отозвалась экономка. — Хоть я и люблю, чтоб в доме были приличные вещи и все стояло на своем месте, но я, пожалуй, согласилась бы покинуть эти края. Не сказала бы я, что мне очень нравится, как люди живут в этой долине.
— Долина эта прекрасна, — горячо сказал Гарви, — а люди повсюду одни и те же. Но мне теперь все равно; все места для меня одинаковы и все лица чужие.
Штука материи, которую он укладывал, выпала у него из рук, и он опустился на сундук, смотря вперед невидящим взглядом.
— Что вы, что вы! — возразила Кэти, придвигая свой стул поближе к разносчику. — Что вы, Гарви, мое-то лицо уж во всяком случае для вас не чужое.
Бёрч медленно посмотрел на Кэти и увидел в ее чертах больше чувства и меньше себялюбия, чем это бывало обычно. Он нежно взял ее за руку, и выражение страдания несколько сгладилось на его лице.
— Да, добрая женщина, вы, конечно, мне не чужая, вы можете быть справедливой ко мне. Когда люди будут меня поносить, вы, по доброте сердечной, скажете что-нибудь в мою защиту.
— Я заступалась за вас и всегда буду заступаться, — с жаром ответила Кэти, — я буду защищать вас до последней капли крови, пусть только посмеют поносить вас! Вы правильно сказали, Гарви, я справедлива и хорошо к вам отношусь. Что за беда, если вам нравится король! Мне часто доводилось слышать, что он, в сущности, неплохой человек, плохо только то, что в Англии нет религии; все говорят, что тамошние священники — сущие дьяволы!
Охваченный глубокой душевной тоской, разносчик начал ходить взад и вперед по комнате, в глазах его мелькало что-то безумное. Никогда Кэш не видела его таким, и ее пугала какая-то странная величавость в его размеренном шаге.
— Пока жил мой отец, — не в силах больше сдерживать свои чувства, прошептал Гарви, — на свете был человек, читавший в моем сердце. О, как отрадно было, вернувшись после тайных скитаний, полных опасностей, после всех перенесенных несправедливых обид услышать похвалу, принять его благословение! Но он умер, — Гарви остановился и диким взглядом посмотрел туда, где обычно сидел его отец. — Кто же будет знать о моей правоте?
— О Гарви, Гарви!
— Да, есть один человек, который узнает, должен узнать меня, прежде чем я умру. Как ужасно умереть, оставив после себя лишь опозоренное имя!
— Не говорите о смерти, Гарви, — сказала экономка; оглядевшись по сторонам, она подбросила дров в очаг, чтобы пламя дало побольше света.
Волнение Гарви, вызванное событиями минувшего дня и уверенностью, что его ждут новые беды, улеглось: у этого необыкновенного человека чувства недолго господствовали над разумом. Заметив, что тьма уже окутала все кругом, разносчик поспешно закинул на плечи свой тюк и ласково взял Кэти за руку.
— Мне жаль расставаться с вами, добрая женщина, — сказал он, — но час наступил, и я должен уходить. Все, что здесь осталось, принадлежит вам, мне ничего больше по нужно, а вам эти вещи могут пригодиться. До свиданья, мы еще увидимся…
— В аду, — вдруг раздался голос. И разносчик в отчаянии опустился на сундук, с которого он только что поднялся.
— Как, еще один тюк! И здорово же вы успели его набить, мистер Бёрч.
— Неужели тебе мало зла, которое ты совершил! — воскликнул, вскочив на ноги, разносчик, к которому снова вернулась твердость духа. — Разве мало того, что ты омрачил последние минуты умирающего и ограбил меня? Чего тебе еще надо?
— Твоей крови, — с холодной злобой сказал скиннер.
— Ради денег! — горестно воскликнул разносчик. — Ты, как Иуда, хочешь разбогатеть ценою крови!
— Цену за нее дают немалую. Пятьдесят гиней — почти столько золота, сколько потянет чучело из твоего трупа, мой джентльмен!
