национальными вариациями. В крепости был десяток лошадей и Паскуале со своими людьми запрягали их в телеги и помогали бывшим пленникам рассаживаться на них.
Самая многочисленная команда под руководством нашего боцмана Порфирия разбирала стену выходящую к морю. На ней был большой пролом, просто зашитый двумя слоями дерева и его можно было быстро разобрать. Для этого и было привлечено большинство пленных турок.
Артиллерийская пальба и далекий треск ружей прекратился и со стороны моря взлетела сигнальная ракета. Это был сигнал нам, что путь отхода свободен. Мы тут же запустили ответную ракету.
Пролом был свободен и первая телега или арба смогла в него протиснуться. На неё погрузили тех, кто железно не сможет идти сам, в их числе был и Николай.
В этот момент я услышал встревоженный крик одного из моряков с корвета из команды Ивана Васильевича.
— Ваша светлость!
Я повернулся на крик. От ворот мне махали Иван Васильевич и Анри. Я сразу же подумал, что на дороге показались турки.
К сожалению так и оказалось. По дороге к крепости мчался конный отряд, покинувший крепость на наших глазах и мне показалось, что он более многочисленный.
Эту ситуацию мы с Иваном Васильевичем обсуждали и в тот момент когда позвали меня, прозвучал сигнал боцманской дудки. И опять все наши люди оказались на высоте и каждый выполнил свой маневр.
К сожалению Иван Васильевич не успел изготовить к стрельбе трофейные пушки и рассчитывать сейчас можно было только на ружейный огонь и наше искусство сабельного боя. Я очень рассчитывал, что занятия с Анри не прошли даром и все мои люди окажутся на высоте, да и постоянные спаринги во время похода на мой взгляд должны были подтянуть подготовку и всех остальных.
Турок было несколько поболее того, как они покинули крепость, Иван Васильевич оценил их численность в шестьдесят всадников.
То, что это тот же отряд, мы не сомневались. Два ярко одетых турка, один впереди, а другой сзади были очень заметны. У меня они почему-то вызвали ассоциации с китайскими селезнями, этих уток еще зовут утки — мандаринки. Правда у мандаринок нет никакого хохолка на голове, а у некоторые турков на головах были башлыки, огромные разноцветные шапки упраздненных недавно янычаров.
Вооружены турки были слабовато, ружья были только у некоторых и не было пистолетов. А вот холодное оружие было на любой вкус: сабли, ятаганы, палаши, кинжалы и даже европейские шпаги. Холодное оружие у турок было обнажено, а вот ружья были в седельных ружейных чехлах и это на мой взгляд давало нам преимущество, мы успеем дать хороший залп, не рискуя попасть под турецкие пули, а турки в своей массе были искусными стрелками.
За пару минут мы перегруппировались и изготовились к бою. Эвакуацией освобожденных остался руководить Порфирий. У него в распоряжении был десяток наших и все пленные турки. Нам на подмогу уже бежало еще два десятка из только что высадившихся с брига и успевших разгромить турецкий пост на берегу. Этим десантом командовал лейтенант Леонов.
Подход подкрепления явно не был лишним, неизвестно как сложиться бой и какие еще силы могут подойти к туркам.
Мы, не в пример туркам, хорошо вооружены именно огнестрельным оружием, причем не просто огнестрельным, а на мой взгляд лучшим в настоящее время.
Федор в очередной раз проявил себя во всем блеске, обеспечив нас двумя образцами великолепного оружия.
Адмирал как-то предложил Федору испытать две винтовки, американскую системы системы Джона Холла и уже раритетную винтовку Патрика Фергюсона.
Я как-то в разговоре обмолвился, что неплохо бы обзавестись новейшими образцами стрелкового оружия и адмирал воспринял это как руководство к действию.
Кто его консультировал и какими путями он приобрел эти винтовки, осталось тайной. И если с винтовкой Холла все было более-менее понятно, она вообще-то уже в достаточных количествах пару лет выпускалась в США, то вот как в его руку попала винтовка Фергюсона была загадка.
Оказывается эта казнозарядная винтовка 65-го калибра появилась пятьдесят лет назад. Её создал майор британской армии Патрик Фергюсон на основе более ранней французской системы Сакса. Винтовка успешно применялась майором во время американской войны за независимость и была без сомнения лучшим образецом стрелкового оружия своего времени.
Но гениальный оружейник погиб и его винтовку забыли, причем только по одной причине: косности и тупорылости английской армейской верхушки. А ведь эта винтовка могла бы вполне изменить ход войны. Ведь за пару дней до своей гибели, майор вполне мог бы подстрелить самого Вашингтона. Но это было бы не по-джентльменски выстрелить офицеру в спину.
Адмирал раскопал целых восемь винтовок Фергюсона, его дневник и техническую документацию на неё.
Федор сумел оценить обе винтовки и на свой страх и риск решил купил партию из двух сотен винтовок Холла и винтовки Фергюсона с его бумагами. Получить мою санкцию на такое дело у него не было ни времени, ни возможности.
Но его опасения были напрасными. Мы с Иваном Васильевичем были в восторге от такого приобретения и в Криткий поход отправились вооруженные винтовками Холла. С Фергюсоном я решил разобраться после возвращения.
Пока мы шли по Средиземному морю, Иван Васильевич неустанно обучал всех стрелковому делу, а я, начав тренировки в Англии, продолжил свои занятия в плавании и без ложной скромности мог сказать, что добился просто феноменальных результатов. На расстоянии ста метров, а больше в плавании никак не получалось, я попадал в мишень размером в сантиметр. Возможно я мог бы попасть и в меньшую мишень, но для этого надо было её просто видеть.
В Англии мы успели провести испытание и на эффективную дальность стрельбы, у всех неплохо получилось на полверсты, а у меня элементарно получалось и на версту.
Скорострельность тоже была неплохая, абсолютно все укладывались в пять выстрелов в минуту, а я иногда умудрялся делать и по десять. Так что я рассчитывал в первую очередь на наше огневое преимущество и не ошибся.
Подпустив турок на триста метров, мы дали прицельный залп из сорока винтовок. Пленный главный турок, посмотрев в подзорную трубу сказал, «китайский селезень» сзади это местный паша, который тут всем заправляет, а впереди мчится его племянник, сейчас он правая рука паши.
Подстрелить пашу было заманчиво, но попробовав прицелиться, я почувствовал какой-то дискомфорт и выбрал синицу в руках — племянника.
Наш залп произвел опустошение в турецких рядах, не меньше десятка были убиты или получили тяжелые ранения, а полтора десятка оказались на земле, свалившись на скаку с подстрелянных лошадей.
Я оказался красавчиком и племянника паши подстрелил, он на всем скаку вылетил из седла и
