— Прекрасно, и поэтому вот вам наш приговор: мы приказываем вам немедленно отправиться вместе с вашим близким родственником, который тяжело ранен, в Мадрид. Как вы сами убедитесь, рана его требует заботливого ухода.
— Я могу послать его в далекую столицу с надежнейшим из монахов! Зачем же мне ехать с ним самому?
— Мы приказываем вам ехать самому, господин аббат, вы повезете раненого в Мадрид и доложите королеве обо всем случившемся! Но не рассчитывайте, что вы избавитесь от исполнения этого приказания именно потому, что мы находимся далеко от вас. Мы все узнаем, и тогда вы подвергнетесь строгому наказанию за недобросовестное выполнение возложенного на вас поручения, — проговорил Олимпио, один вид которого внушал к нему должное уважение. — Мы все узнаем и всегда являемся туда, где требуется наше присутствие.
— В этом я убедился, милостивые государи! Но если бы вы меня освободили от путешествия в Мадрид, я готов дать за себя выкуп по моим средствам, — возразил аббат.
— Вы богаты, это мы тоже знаем, господин граф, — произнес Олимпио, — и поэтому порядочный выкуп не был бы должным вам наказанием! К тому же мы не принадлежим к числу тех людей, которые не гнушаются обогатиться при каждом удобном случае. И кроме того, инфант дон Карлос не нуждается в ваших деньгах. Итак, вернемся к нашему приказанию: вы проводите вашего родственника в Мадрид и доложите обо всем случившемся здесь королеве! Теперь еще одно.
— Еще, — проговорил аббат, дрожащий от волнения, но сохранивший почтительный и смиренный вид.
— Ваш привратник вместе с каким-то чужим монахом подал нам вино, в которое был подсыпан снотворный порошок. Это была злая шутка!
— Возложите строгое взыскание на этого чужого монаха, — проговорил аббат, — он это заслужил.
— Вы не меньше его! Завтра вечером кавалеристы дона Карлоса прибудут на ту сторону гор у Валлоны близ Дуэро, чтобы получить от вас двадцать бочек лучшей мальвазии! Слышите, господин граф, самой лучшей, и поэтому не забудьте сегодня приказать вынести нужное число бочек из вашего погреба.
— Двадцать бочек, — воскликнул аббат, всплеснув руками, — не думаю, чтобы у меня нашлось такое огромное количество! Двадцать бочек! Милостивые государи, умерьте свои запросы! Каким же образом мы успеем доставить эти огромные тяжелые бочки до Валлоны в такое короткое время?
— Ну, это уже ваше дело, господин аббат! Завтра вечером кавалеристы дона Карлоса приедут за вином. Они доставят с собой телеги для перевозки бочек. Да, и притом учтите, что вино должно быть доставлено не кем иным, а вашими же монахами.
— Покоряюсь власти, — ответил аббат с явным выражением отчаяния на лице.
— Вы легко отделались, господин граф, но потрудитесь поторопиться, мы желаем видеть, как вы отправитесь с генералом, — проговорил Олимпио.
Обратившись к сопровождающим его монахам, аббат отдал несколько приказов и затем направился к своему роскошному дому. Некоторое время спустя из монастыря вышли двенадцать монахов, из которых четверо несли носилки для раненого генерала, чтобы спуститься с ним таким образом с гор. Нарваэс был бледен, как мертвец. Олимпио же уверял, что рана не смертельна.
Оба пленных солдата остались в монастыре. Филиппо приказал им отнести убитых на кладбище, находившееся позади аббатства, и похоронить их.
Отдав необходимые приказы насчет доставки вина в назначенное место, аббат подошел к толпе, собравшейся вокруг носилок его двоюродного брата, еще раз горячо помолился, а затем отправился вместе с раненым и монахами в далекий путь. Олимпио остался доволен тем, что богатому и знатному господину в наказание пришлось спуститься до подножия гор пешком.
— Когда вы будете при дворе, кланяйтесь от меня прекрасной графине Евгении Монтихо, — закричал он вслед аббату, — и скажите ей, что она увидит нас раньше, чем думает.
— Какой ты шутник! — смеясь, заметил маркиз.
— Нет, Клод, в этом случае я вовсе не шучу, так как я не имею никакого желания провести веселое время карнавала в Кастилии или Наварре, я думаю отправиться в Мадрид.
— Гм… а твоя Долорес, прекрасная дочь смотрителя замка? — тихо проговорил маркиз с некоторым укором.
Олимпио призадумался.
— Я увижу тогда и Долорес! С масками на лице мы совершенно безопасно можем разгуливать по Мадриду — ах, черт возьми, Клод, прекрасна наша военная жизнь.
Олимпио и не подозревал, что Долорес из-за него была вынуждена оставить Мадрид и что ей предстояло еще много тяжелых ударов судьбы.
Убежище, которое отец и дочь нашли у герцога Медина, не замедлило предстать им в истинном свете. Какой радостной была встреча со старым товарищем, как заманчиво было предложение герцога — такое же грустное и ужасное время настало для отца и дочери некоторое время спустя после прибытия их на новое место.
Управляющий, которого смотритель замка Медина называл правой рукой герцога, не внушал к себе доверия, уже одна наружность его возбуждала что-то отталкивающее, неприятное. Его блестящие, проницательные глаза, рыжие волосы, жесткая рыжеватая борода и выходка его в первый же день их приезда у образа Богоматери возбудили в Долорес отвращение к Эндемо, хотя старый Мануил Кортино часто старался убедить дочь не судить о людях по первому впечатлению.
Хижина сельского старосты Медина, находившаяся в центре селения, казалась немного выше остальных хижин работников, и сад был намного обширнее.
Несмотря на то, что герцог был хозяином этого селения, Эндемо, его управляющий, распоряжался всем по своему усмотрению и успел внушить к себе страх и ненависть. Рассказывают, что он, выведенный из терпения постоянными ссорами, происходившими между прежним старостой и смотрителем замка Оливенко, убил старосту. Рассказывают, что это дело замяли и скрыли, так как герцог не мог жить без Эндемо. Говорят, однако, что после этого необдуманного поступка в замке произошла бурная сцена между герцогом и управляющим и будто Диего, камердинер герцога, слышал, как Эндемо в ответ на замечания герцога возразил тем, что он, как и сам герцог, из рода Медина.
Диего, находившийся в связи с молодой поселянкой, как-то открыл ей эту тайну, которую она свято обещала хранить, но вечером, сидя со своими подругами, она под большим секретом рассказала им эту интересную историю. Таким образом все стало известно поселению и переходило из хижины в хижину, разумеется, со всевозможными домыслами, пока наконец жители не сделали заключение, что Эндемо побочный брат герцога Родриго Медина.
Это заключение считали более вероятным, потому что, все долго искали причину, почему герцог предоставил всю власть своему управляющему, никогда с ним не спорил и не возражал ему и даже, как заметили некоторые, он его побаивался. Теперь положение дел казалось вполне ясным. Эндемо, воспользовавшись правом родства, взял власть в свои руки и прекословил даже воле герцога.
