— Все с ума… — вновь заорал Марк, возникая на пороге.
— Не входи! — предостерегающе вскинул руку Авл. — Наследишь.
Марк глянул под ноги. Они все были в растворе.
— В чем дело? — Авл отложил записи, взъерошил и без того стоявшие торчком волосы. Надо же, сентябрь, а такая духотища.
— Рабов убивают и вольноотпущенников! — выдохнул Марк.
— Что — всех?
— Нет, конечно! Тех, что на господ доносили. А теперь свободу провозгласили и вот…
— Ты раб или вольноотпущенник? — насмешливо спросил Авл.
— Да ну тебя! — Марк смутился.
— Тогда в чем дело? А?
— Но ведь мы… — Марк огляделся, закусил губу.
— Тебе что, не нравится наш новый дом? — Авл с нажимом произнес слово «наш».
— Не боишься? — спросил вдруг Марк.
— Чего?
— Гнева богов.
Авл покачал головой:
— Богов — нет. Между мной и богами сотни крупных подлецов. Молнии никогда не попадают в злодеев, зато убивают невинных. — Новый хозяин вернулся к своим счетам. — Видимо, невинные больше по нраву богам, потому небожители зовут их к себе. Твори подлости, Марк, и ты уцелеешь.
Не дождавшись ответа, Авл поднял голову.
Марка уже не было в проеме двери. Остались лишь пятна раствора на полу.
— Тук, собака, иди вытри пол! — заорал Авл рабу.
* * *
Кука залез на верхний ярус к Тиресию. Предсказатель был мрачен и всем видом показывал, что не хочет ни с кем говорить, но Кука был не из тех, кто останавливается перед закрытой дверью. Такое понятие как щепетильность ему вообще был незнакомо.
— Слушай, Тирс, ты видел, как Адриан насторожился — только ты сказал, будто Домициан умер, — зашептал Кука.
Остальные обитатели казармы делали вид, что таинственное совещание на верхнем ярусе их не касается. Но уши у всех были на макушке.
— Ну…
— Давай я пойду к трибуну и передам от тебя записку — будто тебе есть что сказать важное, но лично, при встрече.
— Что я еще должен ему сказать, не подскажешь? — язвительно скривил губы предсказатель.
— Будто ты составлял его гороскоп и увидел, что звезды сулят Адриану в будущем власть над Римом. Что Адриан непременно станет императором.
— Ты спятил! Ничего подобного я не вижу.
— Так узри! — рассмеялся Кука. — Скажи, будто властвовать ему не сейчас — лет через двадцать.
— Но это же вранье!
— Ты что, не понимаешь? Не станет же Адриан через двадцать лет тебя искать, чтобы повесить! Ерунда! Именно так и скажи: через двадцать лет ты станешь императором. Адриан — он до безумия честолюбив, это всем известно. Он взовьется, как мул, которому сунули под хвост комок колючек. Ого-го! Я так и чую, как его это проймет! А ты потребуй плату за предсказание — звонкие золотые плюс спасение Приска.
— Ты готов рискнуть моей головой ради головы Приска?
— Вот же тупой! Как учебный меч! Я же сказал, ты ничем не рискуешь! Тирс, тебя, конечно, иногда осеняет, но без Приска наше маленькое подразделение ничего не стоит. Приск — умница. Приск — боец. И потом, нельзя бросать товарища в беде. У тебя есть пергамент?
— Нет…
— У меня тоже. Но есть восковые таблички. Для записки хватит.
Друзья разровняли воск и принялись сочинять одну-единственную фразу, которая должна была уловить Адриана, как зверя, на приманку.
— Но нам все-таки нужен пергамент, чтобы начертить гороскоп, — решил Кука. — Гороскоп на воске выглядит как-то несолидно.
— Если честно… — Тиресий замялся. — Я не умею составлять гороскопы.
— Что?! А как же ты видишь будущее?
— Просто вижу. Иногда я засыпаю и вхожу в транс, душа покидает тело, и в таких снах я прозреваю будущее, — признался Тиресий.
— Ты случайно перед этим не подкидываешь в огонь листья каннабиса,[91] чтобы немного подышать дымом, как это делают местные?
— Иногда, — признался Тиресий. — Но даже если я целый час буду дышать этим дымом, то вряд ли начерчу настоящий гороскоп.
— Тогда просто напиши красивым почерком предсказание на пергаменте…
— Красивым почерком? — переспросил Тиресий недоуменно. — Красивого почерка у меня не было даже в школе у грамматика.
— Я могу, — пискнул с нижней койки Квинт.
— Ты что, все слышал? — свесили головы вниз «заговорщики».
— Кое-что…
— Проболтаешься?
— Ни в жизнь!
* * *
На другой день вечером Адриан призвал Тиресия к себе.
Военный трибун лично открыл легионеру дверь — в этот час в доме не было даже рабов, вообще никого. Небольшая комната — что-то среднее между таблинием и гостиной — тускло освещалась чадящим бронзовым светильником.
— Что-то я ничего не понял из твоей записки, — небрежно заметил Адриан. — Какой гороскоп? Чей?
— Твой, разумеется.
Тиресий едва не рассмеялся — так наивно выглядело это показное равнодушие.
Адриан помолчал.
— Что там? — спросил отрывисто.
— Много чего. Но такая работа дорого стоит.
Адриан положил на стол пять золотых монет — одну на другую.
— Хватит?
— Нет.
Адриан разлил по кубкам неразбавленное вино. В нетерпении расплескал фалерн на столик.
— Сколько ты хочешь?
— Не сколько — а что в придачу.
Адриан пригубил вино. Тиресий тоже. Почти одновременно они поставили кубки на стол.
— Так что именно? — спросил Адриан.
— Отложи отсылку Приска в Рим.
— Отложить? Разве это в моей власти?
— Легат Наталис тебя послушает.
— И на сколько времени я должен отсрочить отсылку Приска? — слово «должен» Адриан произнес с издевкой.
Но Тиресий сделал вид, что не слышит насмешки.
— На месяц. Вернее, до тех пор, пока не придут новости из Рима.
— Так ты уверен, что Домициан умер?
— Да, — кивнул Тиресий, — Его убили. Во дворце. Ты сможешь проверить мои слова, когда примчится гонец из Рима.
Адриан задумался.
— Нет, — наконец сказал Адриан, — оставить Приска в лагере не получится. Но я могу устроить, чтобы арестант так и не выехал из Мезии в течение месяца. Это подойдет?
— Приск должен вернуться в наш контуберний…
— Хорошо, хорошо! — Адриан нетерпеливо махнул рукой. — Он вернется. Не сразу, но вернется. Покажи, что ты там насочинял… — Адриан постарался придать голосу равнодушие, а жестам — небрежность.
— Ты станешь императором, — сказал Тиресий.
Адриан вздрогнул, судорожно вздохнул, затрепетали ноздри крупного носа. Это походило на предсмертную судорогу — невидимое копье пробило его сердце насквозь. Возможно, острый ум Адриана не поверил этим словам, возможно даже, он тут же заподозрил подвох. Неважно — честолюбие молодого провинциального аристократа, наисильнейшее, непреодолимое, страстное, впитало слова предсказателя, как отраву. Тиресий ни на миг не усомнился, что его слова достигли цели.
