Тогда Жак с помощью топора стал выворачивать петли я задвижки с моста. Шарль не отставал от него.
— Не попробовать ли ещё это? — крикнул вдруг Жак и, к большому удовольствию Шарля, вытащил из кармана кинжал и пустил его в ход, чтобы отвернуть петли. Не только ножны, но и рукоять кинжала были украшены драгоценными камнями; к такой грубой работе он был не приспособлен, и поэтому из оправы выпало несколько камней. На мгновение у Шарля мелькнула мысль подобрать их. Слишком уж он привык ценить в мастерской Бажона эти блестящие игрушки. Но он тотчас устыдился своего неуместного порыва. Боясь, чтобы Жак не прочёл по его лицу, как он чуть было не поддался искушению, он с новым жаром принялся помогать Жаку. Когда караульные наконец опомнились, мост уже был опущен при радостных кликах толпы, в беспорядке устремившейся по нему в первый двор.
В общей суматохе многие из осаждавших не поняли, что происходит, и решили, что это комендант, одумавшись, велел опустить мост.
— Что это за молодец? — спросил Леблан Боннемера, указывая на Жака.
— А кто его знает! Мне известно только, что он привёл в негодность не только мост, но и мой топор, — ответил, смеясь, Боннемер.
Леблан опустил тяжёлую руку на плечо Жака.
— Кто ты такой? Как тебя звать?
— Разрушитель Бастилии! — с гордостью ответил Жак.
— Это я вижу. А имя? Должно же у тебя быть имя?
— Зовите Жаком, если вы не против.
— Жаков много. Ты вполне заслужил, чтобы тебя отличали от других Жаков и звали Жаком Отважным.
На этот раз не только уши, но и щёки Жака залила густая краска. Пот и без того градом катился с его лица, а сейчас он впервые за день почувствовал, как нестерпим июльский зной.
— Видишь, слава идёт за тобой по пятам! — восторженно прошептал Шарль. И на добром его лице не отразилось ни тени зависти. Жак успел это заметить, хотя думал лишь об одном — как пробиться вперёд.
Глава двадцать восьмая
Бастилии больше нет!
А толпы всё прибывали. И тот людской поток, в котором оказалась Эжени, вплотную подошёл к Бастилии.
Эжени очутилась в одном ряду со стариком рабочим и молодым человеком; оба подбодряли её шутками и острыми словцами, столь свойственными парижанам. Да Эжени и не думала унывать. Время от времени она обращалась с какими-то восклицаниями к своей Габи. Та, видимо, её понимала, так как отвечала такими же короткими звуками, понятными только её хозяйке.
— Как тебя зовут? — обратился юноша к своей соседке.
— Эжени. А тебя?
— Меня зовут Фелисьен, я бондарь, — словоохотливо ответил юноша.
Эжени только собралась ответить, что она белошвейка и большая мастерица, но тут загремело орудие.
Де Лоне, решив, что пора кончать с мятежниками, дал команду:
— Залп!
Залп вызвал смятение. Ряды сразу поредели. Упали первые раненые.
В общем шуме Фелисьену показалось, что он расслышал слабый стон где-то совсем рядом. Он тревожно оглянулся. Эжени рухнула наземь.
— Она ранена! — крикнул Фелисьен старику.
Взвалив на плечи обессиленное, сразу ставшее тяжёлым тело Эжени, Фелисьен, пробиваясь сквозь поредевшую толпу, с помощью старика отнёс её и опустил у крыльца какого-то дома. Она была мертва. Убитую тем же выстрелом сороку не заметили, и она осталась лежать на мостовой.
— Ну что же, — сказал старик, — мы ведь даже не знаем, ни кто эта женщина, ни как её звали. И как она жила, тоже неизвестно, но умерла она хорошо, достойно. Вечная ей память! А нам надо вперёд!
И он указал на толпу, которая понемногу снова собралась, готовая продолжать штурм Бастилии.
Увидев мёртвую Эжени, молодой человек в красном кирасирском коле́те[20] вскочил на камень и, простирая руки к крепости, откуда прогремел выстрел, поразивший Эжени, закричал во весь голос:
— Кто бы ни был ты, обагривший руки этой первой кровью, если ты унизил себя до того, что убил беззащитную женщину, ты недостоин считаться французом! Погибель тебе! Вперёд!..
Все ринулись за человеком в колете и влились в толпу, штурмовавшую Бастилию.
Между тем другие толпы непрерывно шли на Гревскую площадь, к Ратуше. Народ ждал от городских властей помощи. Купеческий старшина де Флессель должен заставить коменданта Бастилии сдать неприступную крепость городской милиции.
И хотя за последние два дня де Флессель не раз бессовестно обманывал народ, всем казалось, что уж теперь он не может пойти на предательство.
Своё появление на балконе Ратуши, вокруг которой волновалось море голов, де Флессель обставил крайне торжественно. Под звуки трубы он появился в парадном костюме, со свитком бумаги в руке.
В наступившей тишине купеческий старшина начал читать заранее составленную им успокоительную речь, обращённую к населению Парижа. Он объявлял, что у коменданта Бастилии самые мирные намерения и что он никогда не пустит в ход оружия против народа.
Едва только де Флессель произнёс эти слова, как раздался зловещий гул пушечного выстрела, того самого выстрела, от которого погибла Эжени. Это выстрелила пушка Бастилии.
Послышались крики: «Измена! Измена!»
И в ту же секунду раздался ответный выстрел, уже из ружья. Де Флессель был убит наповал рукой неизвестного мстителя.
Большинство собравшихся на Гревской площади, полные решимости сломить сопротивление де Лоне, бросились теперь к Бастилии.
Сюда поминутно подходили подкрепления. Вот отряд ремесленников, им руководят краснодеревцы братья Кабе́р; вот ещё отряд, его ведёт шестидесятилетний старик с военной выправкой. Он старый, испытанный в боях воин, теперь в отставке. А вот и отряды французской регулярной армии, перешедшие на сторону восставших.
Теперь перед осаждавшими стояла задача пробиться ко второму подъёмному мосту. Они намеревались поступить с ним так же, как и с первым. Но неожиданно раздавшийся из крепости залп вызвал суматоху среди нападающих, которые в большинстве были неопытными воинами и сражались впервые в жизни. Они отпрянули назад, пытаясь укрыться кто под сводами, кто во дворе. Однако вскоре паника прошла, и все, кто имел ружья, стали в ответ стрелять в солдат, расположившихся вдоль по валу.
— Шагайте вперёд, мальчики! — бодро крикнул Леблан, заметив минутное колебание друзей. — Только не отступать! — И он подал пример, бросившись навстречу картечи.
Жак и Шарль не отставали от него.
Рядом с Шарлем упал навзничь человек средних лет. Кровь окрасила серые плиты двора.
— Мне страшно! — прошептал Шарль, схватив Жака за руку.
