— Может быть, спустимся в сад? — предложил падре. — Наш гость ещё не знает, какой прекрасный вид открывается из беседки.
— Вы идите, а меня воротит от всех этих пейзажей. — Воронов уселся в соломенное кресло на веранде. — Намозолили они мне глаза за всю жизнь. Все эти ваши ландшафты я бы променял на вывеску первой попавшейся корчмы в самом грязном закоулке города.
Нунке вздохнул.
— Я тоже лучше посижу. Моему сердцу милы лишь типично немецкие пейзажи.
Фред и падре спустились в сад. Он был небольшой, немного запущенный. Но повсюду множество цветов, у дома — садовых, дальше в траве — диких.
— Это единственная радость нашей маленькой больной, — пояснил падре.
— А что с девочкой?
— Вряд ли когда-нибудь она встанет на ноги, — печально покачал головой падре, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
Вообще разговор не клеился. На вопросы Фреда падре отвечал коротко и невнимательно, видно было, что у него из головы не выходит спор с Нунке.
Когда они вернулись с прогулки, на веранде ухе никого не было, а в комнате гостей ждал сервированный к ужину стол. Вокруг него суетилась старенькая служанка, расставляя блюда, и медленно похаживала Агнесса, что-то передвигая и переставляя.
— А почему вы меня не познакомите с нашим гостем? — прозвучал сбоку нетерпеливый детский голос.
Только теперь Фред заметил, что чуть в стороне, в уютном уголке, отгороженном вьющимися комнатными цветами и небольшим экраном, в специальном медицинском кресле-коляске сидит девочка. Несмотря на летний вечер, её светло-серое, украшенное тонкими кружевами платье было застёгнуто до самого горла, а ноги плотно укутаны клетчатым пледом, край которого нервно теребили длинные детские пальчики. Нетерпение оживило её до прозрачности бледное личико, обрамлённое пушистыми белокурыми волосами. Не заплетённые в косы, а только перевязанные лентой, они длинными прядями ниспадали на грудь. Глаза девочки, такие же большие, как у матери, но более светлые, смотрели требовательно, даже чуть сердито.
— Если никто не догадался нас познакомить, давайте сделаем это сами, — серьёзно предложил Фред, подходя к больной. — Как хорошо, что и вы говорите по-итальянски! Вас зовут Иренэ?
— Угу! Только не пожимайте мне руку так крепко, как дедушка Воронов, а то я и с вами начну ссориться.
— О, этого мне бы хотелось меньше всего!
— Почему?
— Потому что у меня нет здесь друзей.
— Вы думаете, что я… что мы… — девочка смутилась и исподлобья недоверчиво взглянула на Фреда.
— Мне хочется на это надеяться…
Иренэ откинулась на подушку, закрыла глаза, но через минуту окинула Фреда благодарным, сияющим взглядом.
— Тогда говорите мне «ты», а я буду называть вас просто Фред.
— С большим удовольствием…
— Ну… а где же ваше «ты»?
— Это не так-то легко сразу, — рассмеялся Фред, опускаясь на маленькую скамеечку рядом с девочкой. — Прежде всего скажи: ты тоже была в Италии?
— Да! Но мы уехали оттуда, когда я была совсем маленькой…
— Откуда же ты знаешь язык?
Иренэ немного наклонилась вперёд, подав Фреду знак сделать то же самое.
— Это страшная тайна, я о ней никому не говорила… Только вам скажу. Вы обещаете, что никому, ни единой душе?.. — прошептала девочка, наклоняясь ещё ниже. — Осенью я поеду на богомолье в Ватикан, вот как!
— И только ради этого ты учила язык?
— Конечно! Как же я стану разговаривать с папой, если не по-итальянски! Латыни я ведь совсем не знаю.
— Иренэ, о чём ты там шепчешься с Фредом? Я сейчас покажу тебе, как заводить от меня секреты! — шутя крикнул Воронов с другого конца комнаты.
— Вот сейчас он подойдёт, и я не спрошу вас о самом главном! — ещё быстрее зашептала Иренэ. — Если папа хорошенечко помолится обо мне, как вы думаете, я смогу ходить?
Фред осторожно положил руку на пальчики девочки и почувствовал, как они дрожат от волнения. Верно, вздрагивали и губы, потому что Иренэ прикусила их зубками.
— Ну, почему же вы не отвечаете? — требовательно и нетерпеливо спросила она, внимательно всматриваясь в лицо своего нового друга, словно хотела прочитать его мысли.
«Солгать, поддержать наивную веру в выздоровление? Ведь самовнушение иногда действует лучше всяких лекарств… Но тогда девочка будет уповать только на святейшего папу и его молитвы, — колебался Фред — Сказать „нет“ — значит отнять у неё ту горячую надежду, которой она сейчас живёт?»
— Я верю, поездка в Италию тебе поможет, — заявил Фред убеждённо. — Но ты знаешь, ведь бог помогает только тем, кто сам приложит силы, чтобы достичь цели. Сама рассуди: как он может потакать лентяям? Один сидит, пальцем не шевельнёт, чтобы добитъся своего, только уповает на небо: смилуйся-де, дорогой боженька, помоги! А другой — ищет, борется, бьётся, готов все сделать и все вытерпеть. Кому, по-твоему, надо помочь раньше?
— Второму!
— Вот видишь! Так и с тобой…
Иренэ притихла, поражённая новым толкованием небесного милосердия. Губы её плотно сжались, в уголках рта залегли горькие складочки. Личико девочки сразу как бы постарело.
— Почему у нас нахмурены брови? — к коляске подошёл Вронов и тяжело плюхнулся в ближайшее кресло. — Фред, вы плохо развлекаете вашу юную даму! И за это вам придётся платить штраф. Иренэ, что мы для него придумаем? Погоди, нашёл! Давай поставим живые шарады, например, такая фраза… Дай ушко! Ладно? Так вот, Фреда мы заставим сыграть роль Дон-Кихота, а я буду Санчо Панса.
— А Нунке пусть изобразит Россинанта! — воскликнула Иренэ с вызовом.
Генерал хмыкнул.
— Знаешь, оставь его в покое! Вряд ли он согласится напялить на себя шкуру коня, даже аллегорически.
— Я так хочу! Герр Нунке, идите сюда! — позвала Иренэ.
Нунке, который в другом конце комнаты разговаривал с падре Антонио, недовольно поморщился.
— Одну минуточку… — бросил он небрежно.
— Иренэ, не мешай взрослым! У них важные дела. — Агнесса подошла к дочке и положила ей руку на лоб. — У тебя головка горячая, тебе пора в кровать, обеспокоенно сказала она.
— А у меня тоже важное дело! — девочка сердито дёрнула головой, освобождаясь от материнской руки. — Я хочу, чтобы он подошёл сейчас же! Падре Антонио, и вы идите сюда!
Пожав плечами, Нунке подошёл к Иренэ.
— Ты, как всегда, капризничаешь, — проговорил он холодно. — Хорошо воспитанные девочки так себя не ведут.
— Простите её, она сегодня с утра нервничает, — вступилась за дочку Агнесса.
— Это он должен просить у меня прощения!
— Нельзя говорить «он» о человеке, который находится здесь же, — вмешался падре, — Одиннадцатилетней девочке пора бы это знать.
