Но под напряженным, каким-то оскаленным взглядом матери Звиде он вдруг почувствовал себя пойманным на месте преступления малолетним хулиганом, слизняком, в неположенном месте переползающим дорогу, вредной бактерией, которую ученые отыскали под микроскопом.
– Уходишь, значит? – спросила Нтомбази, как будто сплюнула сквозь зубы. – Появился неизвестно откуда, взбудоражил всех, разрушил жизнь людям, а теперь убегаешь? Да, это по-мужски.
Андрей не сразу понял, о чем это она. А когда догадался, смутился еще больше.
– Разве я виноват в смерти твоего единственного сына, женщина?
Наверное, не стоило вступать в разговор, напоминать об утрате. Ей и так больно. Но ведь это еще не повод, чтобы набрасываться на человека, обвинять его во всех смертных грехах. А может, оно и к лучшему – выплеснет горе и успокоится. Но следующие слова Нтомбази оказались совсем не такими, каких ждал Шахов.
– У меня было два сына, – гордо поправила женщина. – И я знаю, что один из них жив. Я чувствую, как он хочет встретиться со мной. И когда это случится, многие пожалеют о том, что не умерли раньше.
Андрей с сожалением покачал головой. Несчастная женщина. Сама не соображает, что говорит. Какой такой второй сын? Уж не тот ли, которого приняли за злого духа и загубили еще в младенчестве? Тогда с чего она взяла, что он жив? Неужели она тоже верит в байку о том, что ребенок выжил один в саванне, словно Маугли или Тарзан какой-нибудь? Тогда, значит, сангома были правы и он действительно не человек.
Да нет, не может быть. Сказки, суеверия. Тот ребенок умер. И Звиде тоже. Возможно, у Нтомбази был еще сын от другого отца, не от Нхлату, но это уже Шахова не касается. Если есть, так пусть и дальше живет. Похоже, что простому человеку в этом мире выжить проще, чем сыну вождя. Эх, Гарик, в какую же глупую и опасную игру ты вписался!
– И твой шакаленок тоже пожалеет, – неожиданно добавила Нтомбази, когда Андрей уже прошел мимо нее.
Он вздрогнул, хотел было остановиться и заставить ведьму высказаться яснее. Но возле ворот крааля появилась немощная, сутулая, но все равно зловещая фигура Хлаканьяны, и Андрей счел за лучшее не встречаться с ним. Пусть уж лучше грызутся между собой, как пауки в банке, а нормальному человеку рядом с ними делать нечего.
Он свернул в сторону, прошелся вдоль хижин, в которых обитали слуги Сикулуми, обогнул одну из них и вернулся на тропинку, ведущую к воротам, уже за спиной у мерзкого старика. Хоть и с неприятным осадком после разговора с матерью Звиде, зато избежав новых расстройств от встречи с советником.
Теперь хорошо бы куда-нибудь свернуть из этого овражка, потому что впереди явно что-то затевается. Шумят, спорят, ругаются. Один голос звонкий, совсем мальчишеский, а другой трубит, как слон. Кажется, коров они между собой не поделили. И очень не хочется снова влезать в местные разборки, но и мимо не пройдешь – тропинка узкая, а склоны оврага слишком уж крутые, да к тому же скользкие.
Ну, может, как-нибудь получится проскочить…
Между коровами он действительно продрался, а вот дальше путь преграждал здоровенный негр, небрежно опиравшийся на такой же огромный железный топор, словно мраморный Геракл на свою палицу. Впрочем, он больше напоминал плохо тренированного боксера-профессионала супертяжелого веса. Дряблые мышцы груди, основательный живот, блестящая от пота темно-коричневая кожа. И пояс из бахромы, похожий на спортивные труселя, свисающие у некоторых особо продвинутых мастеров бокса чуть ли не ниже колена. Только перчаток не хватало, но кулаки Геракла и без них смотрелись убедительно.
И вот этакий мордоворот наезжал на щуплого, нескладного парнишку лет четырнадцати, стоящего с разведенными в стороны руками, словно закрывая ими от верзилы свое стадо. Только руки с каждой секундой опускались все ниже, спина все больше сутулилась, и было понятно, что парень ужасно боится супостата, но еще больше опасается показать себя трусом. И наверное, давно бы слинял в кусты, если бы не знал, что об этом станет известно отцу и сверстникам, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
– А что я скажу отцу? – спросил парнишка у верзилы, словно надеялся, что тот и в самом деле поможет ему отыскать выход из тупика.
– Скажешь, что корову забрал Страж Брода, – важно ответил тот.
– А если он спросит, почему я позволил ее забрать?
– Не спросит.
В голосе Геракла звучала такая уверенность, что Андрей едва не поверил в законность его требований. Если бы не понимал, что подросток вряд ли стал бы спорить со взрослым мужчиной, не будучи убежденным в своей правоте. И если бы здоровяк дальнейшими объяснениями сам не разрушил это обманчивое впечатление:
– Он знает обычай: каждый, кто переходит реку в этом месте, должен подарить мне часть своего имущества. А если не подарит, я сам заберу столько, сколько захочу. Теперь тебе все ясно?
Шахов, который и сам по молодости не раз оказывался в подобных ситуациях, хоть и не видел лица парнишки, хорошо представлял, что творится у него на душе. И верзила тоже наверняка представлял и наслаждался собственным превосходством, самодовольно ухмыляясь. Не будь этой ухмылки, Андрей, возможно, и не вмешался бы. Но уж больно противно, когда кто-то силушкой не по делу хвалится.
– Ты бы, приятель, отошел в сторонку? – лениво и как бы дружелюбно окликнул он верзилу. – Это тебе заняться нечем, а мальчишка, наверное, домой торопится. Вечереет уже, между прочим.
Страж Брода обернулся к нему, как будто только сейчас заметил, скроил странную гримасу, по-видимому изображающую приступ гнева, и пророкотал:
– Между прочим, тебя это тоже касается. Все платят мне за проход, и ты тоже плати.
– А если мне нечем заплатить? – простодушно поинтересовался Шахов.
– Как, совсем нечем?
Верзила настолько удивился, что даже забыл в очередной раз сделать страшное лицо. Вероятно, с такой проблемой ему раньше не приходилось сталкиваться. Но, поразмыслив немного, от какового нелегкого занятия на лбу у бедняги выступили крупные капли пота, Страж все-таки сообразил, что над ним издеваются. Железа на шаховский ассегай ушло, конечно же, меньше, чем на топор, но и его без труда можно обменять на хорошую корову, а то и с теленком в придачу.
– Тогда отдавай копье, – громогласно объявил он о своем решении.
Шахов безразлично пожал плечами. Ну, раз нужно человеку…
– Бери! – коротко согласил он и протянул верзиле ассегай древком вперед.
Тот потянулся к добыче, наклонил голову и тут же получил деревяшкой по носу. Не больно – как слону дробина или как лайковой перчаткой по щекам. Не удар, а пощечина, вызов на дуэль. Жест, понятный без слов любому папуасу, и зулусскому в том числе. Оскорбленный в лучших чувствах гигант взревел, ухватился за свой топор и бросился на обидчика.
