— Павел Павлович?.. Я все о том же, об электрониках… Приедете в институт? Очень хорошо. Так вы ко Мне заходите. Буду вас ждать. Каиров положил трубку и молодецки щелкнул пальцами. Заместитель министра должен помочь, он непременно поможет Каирову.
Потирая руки, Борис Фомич подошел к двери, ведущей в комнату–салончик. Перед тем как её открыть, он вторично щелкнул пальцами — при этом высоко вскинул руку и в такт пропел какой–то мотивчик. Каирову стало легко и приятно — к нему едет сам заместитель министра по науке! Заместитель министра писал докторскую, теперь он искал дружбы Каирова. Это несомненно и как раз кстати. Борис Фомич опять щелкнул пальцами.
Когда в приемной раздался голос зама, Борис Фомич вышел навстречу гостю — застенчиво улыбался, говорил какие–то малозначительные, бессвязные слова, показывал ему место в кресле. Делал все это он с достоинством, без подобострастной суеты, делал так, как умел только он, Борис Фомич Каиров.
— Вот посмотрите: фотография института, моей новой обители. — И откинулся на диване, чуть приподняв подбородок и сузив глаза, в которых гулял холодок покровительственного безразличия.
Он хоть и говорил с замом с прежней ноткой подобострастия, хотя зам и был для него важной персоной, но Каиров знал и другое: провинция есть провинция. К тому лее, считал он, министерство — не институт, контора. Сегодня зам, завтра никто. Вот будешь доктором наук — дело другое. Ученая степень как в старину дворянское звание: привилегии дает пожизненно.
— Да, внушительно, — развел руками зам. — Тут и сказать нечего. Этакая, знаете, для всех нас неожиданность. Все–таки вы наш, степнянский. Приятно.
— Быстрее кончайте диссертацию, представляйте на учёный совет. Не то… не то рискуете остаться без главного защитника и поклонника вашей работы.
— Что, Борис Фомич, вы ещё побудете у нас?
— Членом совета — да. Мой голос вам и из Москвы зачтется.
— Ах, жаль, что теряем большого учёного. У нас, признаться, тоже на вас виды были. Я недавно с министром говорил, он во всем со мной соглашается, мое мнение разделяет. Нехорошо, нехорошо убегать от нас.
Борис Фомич фамильярно взял зама за локоть, поднял его с кресла и так же фамильярно, по–свойски повел по кабинету.
— Не будем говорить обо мне, а лучше о вас, о вас… Сейчас самый момент преуспеть вам в науке.
Вам надо поторопиться. А теперь просьба к вам есть: закройте все дела по электронике. Они тут не по профилю — зря только деньги будете тратить. А я тогда получу право ставить вопрос о создании большой лаборатории в своем институте, в Москве.
— И Самарина прихватите?
— В Москве много Самариных, но без дела и его не оставлю. Пойдет — возьму. Зам кивал головой: конечно, он готов закрыть ассигнования по электронике. Самаринская машина готова, отчет за нее подписан, других дел нет по электронике. Закроют — и все. Конечно, при желании дела можно развернуть, их можно найти, тем более, если во главе дела поставить Самарина. Но сейчас зам старался обо всем этом не думать: перед ним была цель — докторская диссертация. И он думал только о ней, об этой главной своей цели.
— А как же опыты москвичей? — вспомнил вдруг зам.
— Их тоже перенесем в Москву, — сказал Каиров, будто и эти вопросы перешли теперь в его компетенцию.
И зам с готовностью закивал головой, выражая удовольствие автоматическим решением и этого вопроса. Душа его будет спокойна — все дела решаются к лучшему.
— Вам виднее, Борис Фомич, Подготовьте проект документа за моей подписью.
Каиров признательно развел руками, наклонил голову.
Самарин, придя в лабораторию после болезни, не мог вначале объяснить перемен, которые тут произошли. Небольшой коллектив учёных и инженеров стал напоминать Андрею пожарную команду. Пожара не было, а на лицах будто играли отблески пламени. В коридорах бегали рысью, за дверью кабинетов, опасливо поглядывая по сторонам, тревожно шептались. На языке у всех был Каиров. О нем говорили, на него смотрели, его провожали и встречали, Слова «Борис Фомич» п «Каиров» перемежались с другими, такими же привычными: «группа электроников», «Почему распустили группу электроников?» И ещё задавали вопрос: «Возьмет ли Каиров в Москву своих помощников?»
Весть о роспуске группы электроников Андрей воспринял спокойно: «Значит, не нужна больше». Он как будто бы даже почувствовал облегчение. Андрей уже получил приглашение Пивня на работу в свой институт, машина его успешно проходила испытания, — он ощущал приятную легкость на душе и думал теперь только о том, как бы побыстрее защитить диплом и отбыть в столицу. В Степнянске его больше ничто не держит. Была Мария, теперь её нет. Встреч она избегает, вестей о себе не подает… «Демонстрация равнодушия… И если в тебе есть капля самолюбия, оставь её в покое!.. Найди в себе силы — отойди в сторону». Захотелось схватить в охапку книги, разбросанные на верстаке в цехе и в его институтской комнате, и — домой! Вернее, в дом старика отца. Там есть сарай, Андрей сделает из него мастерскую. Там край города, и никто не будет ему мешать.
Бритько и Кантышев, не заходя к себе в цех, пришли в институт. Расселись по углам самаринской комнаты, навалились на Андрея с вопросами.
— И ты согласился с роспуском группы? — горячился экспансивный Бритько.
— Кто ж меня спрашивал, братцы? — отбивался Самарин.
— Но ты хоть понимаешь подоплеку этого преступления? — не унимался Бритько.
Самарин улыбался и покачивал головой, как бы говоря: «Любишь ты, Петро, перегибать палку. Так уж сразу и преступление!..»
— Каиров, по слухам, переносит в Москву работы по электронике, — сказал Андрей.
— И, конечно, тебя забирает?
— Я буду работать с Пивнем, — ответил, улыбаясь, Самарин. — Он, братцы, стал доктором наук. А Каиров… он пусть с Папиашвили работает.
Сообщение это не вызвало радости: Кантышев и Бритько, точно обиженные дети, хмурили недовольные лица.
— Как аспирантура? — спросил Андрей Кантышева.
— А он её бросил! — ответил за друга Бритько.
— Не лезь ты, Петро, куда не просят!
Но Бритько продолжал:
— Написал в Киев профессору, сослался на занятость.
— Профессор звонил мне на квартиру. Ты же не знаешь, о чем мы договорились!
— Не дури, Саня, — строго сказал Андрей. — Аспирантуру кончай. И диссертацию двигай. Нельзя нам ходить в неучах.
Андрей сказал «нам», имея в виду и себя, свою задолженность по институту. Он сдал все экзамены за пятый курс, но к диплому ещё не приступал. И не знал, когда приступит. Втайне опасался, что черед до диплома дойдет не скоро, может быть, не дойдет никогда. Теперь он все больше времени посвящал опытам москвичей: выполнял письменные задания Пивня, проверял, испытывал все, что тот ему присылал. И выписывал литературу по сверхчистым проводникам, уходил и сам с головой в книги, не имеющие ничего общего с институтской программой.
