Очень довольные богатой добычей, которая превзошла все их ожидания, бандиты собрались уйти и решили забрать с собой разносчика, чтобы сдать его американским войскам и потребовать за это обещанную награду. Все было готово, и они уже хотели потащить Бёрча силой, ибо он отказался двинуться с места, как вдруг перед ними выросла фигура, испугавшая даже самых храбрых. Крики сына подняли старика с постели, и, еле держась на ногах, он вышел из своей комнаты. Он закутался в простыню, глаза его были неподвижны, щеки ввалились — казалось, это явился выходец с того света. Даже Кэти и Цезарь подумали, что видят дух старого Бёрча; они опрометью бросились вон из дома, а следом за ними ринулись и перепуганные скиннеры. Возбуждение, придавшее силы умирающему, быстро прошло, и сын, подхватив его на руки, понес обратно в постель.
Наступившая реакция ускорила конец. Остекленевшие глаза старика смотрели на сына, губы шевелились, но голоса его не было слышно. Гарви наклонился и вместе с последним вздохом принял от отца предсмертное благословение. Впоследствии жизнь разносчика почти всегда бывала отравлена нуждой и несправедливостью; однако самые жестокие страдания и злоключения, бедность и клевета, постоянно преследовавшие его, не вытеснили воспоминания об этом благословении; оно озаряло своим светом картины прошлого, утешало в самые горестные минуты отчаяния; оно поддерживало надежду на лучшее будущее и укрепляло в Гарви сознание, что он преданно и верно выполнил священный долг сыновней любви.
Цезарь и Кэти бежали так стремительно, что им было не до размышлений. Впрочем, они вскоре инстинктивно отстали от скиннеров. Остановившись, экономка торжественным тоном сказала:
— О Цезарь, разве не ужасно, что старик встал раньше, чем его опустили в могилу! Видно, деньги его растревожили. Говорят, душа капитана Кида бродит возле того места, где он в прежнюю войну зарыл золото.
— Цезарь не думал, что у Джонни Бёрча такие громадные глаза,— трясясь от страха, сказал негр.
— Я уверена, что всякий живой человек расстроится, потеряв так много денег. Теперь Гарви ничто, он самый презренный, никчемный бедняк. Хотела бы я знать, на что он надеется. Кто захочет теперь пойти к нему в экономки?
— Может быть, дух унес Гарви тоже,— заметил Цезарь, придвинувшись пбближе к своей спутнице.
Но воображением Кэти владела уже новая мысль. А что, если грабители с перепугу бросили свою добычу? Поразмыслив и потолковав немного, Кэти и Цезарь решили вернуться обратно, чтобы выяснить это важное обстоятельство, а если удастся, узнать и о том, какая судьба постигла разносчика. Медленно, с большими предосторожностями они направились к страшному месту, а когда вышли на дорогу, по которой отступали скиннеры, предусмотрительная Кэти в поисках оброненного золота вглядывалась в каждый камешек. Однако, хотя разбойники, напуганные стариком и криком Цезаря, удирали сломя голову, они не выпустили из рук клада, вцепившись в него мертвой хваткой. Увидев, что в доме все спокойно, Кэти наконец отважилась туда войти. Разносчик оставался с отцом, с тяжелым сердцем выполняя последние печальные обязанности. Несколько слов объяснили Кэти, что она заблуждалась и старый Бёрч теперь уже умер, но Цезарь до конца дней своих продолжал изумлять чернокожих обитателей кухни глубокомысленными рассуждениями о духах и рассказами о том, каким жутким был призрак Джонни Бёрча.
Опасность заставила разносчика сократить даже тот короткий срок, в течение которого, по американскому обычаю, близкие остаются с умершими, и с помощью Кэти и негра грустные хлопоты были быстро закончены. Цезарь вызвался заказать гроб и пошел к плотнику, живущему в двух милях от Бёрчей; тело старика, облаченное в его обычную одежду, покрыли простыней и стали ждать возвращения негра.
Скиннеры во всю прыть побежали в лес, находившийся неподалеку от дома разносчика; благополучно укрывшись под его сенью, они произвели смотр своим насмерть перепуганным силам.
— Какой дьявол вселился в ваши трусливые душонки?— в сердцах крикнул главарь, тяжело переводя дух.
— Об этом можно спросить и тебя,— мрачно отозвался один из бандитов.
— Вы так испугались, будто нас нагнал отряд де Ланей! Здорово же вы улепетываете, джентльмены!
— Мы следуем за своим предводителем.
— Так пойдемте со мной назад, схватим этого мошенника и потребуем за него награду.
— Превосходно, но к тому времени, когда мы вернемся к его дому, чернокожий плут приведет туда этого бешеного виргинца. Ей-богу, я охотнее встречусь с полсотней ковбоев, чем с ним одним.
— Болван! — закричал разъяренный главарь.— Разве ты не знаешь, что кавалеристы Данвуди стоят в деревне Четыре Угла, в добрых двух милях отсюда?
— Плевал я на то, где стоят драгуны, но я могу поклясться, что капитан Лоутон вошел в дом старого Уортона — я сам это видел, когда выжидал подходящей минуты, чтобы увести из конюшни коня английского полковника.
— Ну и что ж, пусть является: разве пуля не прихлопнет драгуна с Юга так же, как и солдата из Старой Англии?
— Что верно, то верно, но не желаю я лезть в осиное гнездо. Прихлопнешь одного драгуна, а потом ни одной ночи не сможешь заниматься своим делом.
— Ладно,— пробормотал вожак, углубляясь со своей шайкой в лес,— этот дурень разносчик останется хоронить старого черта, а потом должен будет позаботиться о продаже своего имущества. Во время погребения его нельзя будет даже пальцем тронуть, не то все старухи и священники Америки поднимутся против нас, но завтра ночью он будет в наших руках.
С такой угрозой скиннеры отошли к одной из своих постоянных стоянок, чтобы с наступлением темноты снова заняться грабежом, не опасаясь ареста.
О горе! Горький, горький, горький день!
Плачевный, самый горький день из всех,
Какие приходилось видеть мне!
Проклятый, страшный, ненавистный день!
Нет, мир не знал таких ужасных дней.
О горький день! О горький день!
ШекспирВ усадьбе «Белые акации» одни спали, другие бодрствовали, но никто из членов семейства Уортон не подозревал о событиях, происходивших в доме Бёрча. Скиннеры всегда нападали так неожиданно, что их жертвы не могли рассчитывать на помощь соседей; нередко из опасения навлечь на себя беду те даже не выражали сочувствия пострадавшим. Новые обязанности подняли дам с постели на час раньше обычного; капитан Лоутон, несмотря на сильные боли, не отступил от своего неизменного обычая и встал, проспав только шесть часов. Таково было одно из немногих правил заботы о здоровье, в котором капитан и полковой хирург кавалерии сходились во взглядах. Последний провел ночь у постели капитана Синглтона, так и не сомкнув глаз. Время от времени он заходил в комнату раненого англичанина, но Уэлмир, страдавший скорее нравственно, чем физически, встречал медика весьма нелюбезно. Один раз доктор отважился на мгновение тихонько прокрасться в комнату к своему упрямому другу, но только он собрался пощупать ему пульс, как храбрый воин разразился во сне такими страшными проклятиями, что доктор благоразумно отступил, вспомнив ходившую в полку поговорку: «У капитана Лоутона одно ухо спит, другое слышит». Когда солнце, поднявшись из-за гор, рассеяло клубы тумана, окутавшего низину, дамы и капитан Лоутон встретились в гостиной.